— Звезды вас оберегают, на куполе Варды сияют, свет их сердце укрепит, руку благословит, взор заострит, от несчастья моих сыновей оградит…
Мать радостно улыбнулась.
— Не забывай, Мака… — совсем тихо прошептала она и покачала головой, словно желая сказать «Будь уверен в силе этих слов».
— Мама… — уже громче выдохнул Маглор.
В тот самый миг лицо Махтаниэль стало постепенно размываться, пока совсем не испарилось, уступая место клубящемуся над его головой красно-серому дыму.
Медленно поднявшись на ноги, второй сын Феанаро стал спускаться вниз, пошатываясь, рискуя в любой момент упасть, запнувшись о попавшийся на пути выступ или соскользнув ступней с другого, который мог рассыпаться в прах под его тяжестью.
И все-таки он шел. Что-то подталкивало его вперед. Теперь уже не Клятва, не проклятье Валар, не страх, но какая-то необъяснимая уверенность в том, что он должен идти, двигала Маглором, заставляя его, кое-как переставляя ноги, шагать сквозь облака дыма по направлению к месту, где они со старшим оставили коней.
========== 19. Песнь Океана ==========
Кое-как дойдя до места стоянки, Маглор подошел к своему коню, потерся, опираясь на лошадь, о вспотевшую, покрытую слоем копоти, шерсть на шее животного и протянул руки, оглаживая, обнимая. От прикосновения к теплой, живой коже стало легче. Он чувствовал тревожное дыхание. Конь нервно переступал с ноги на ногу, стриг ушами, готовый в любой миг подать голос, предупреждая своего господина об опасности.
Близость к остававшемуся освещать своим неземным светом сгущавшиеся сумерки сильмарилу настораживала коней, а кроме того, они оба были испуганны предсмертными криками Нельо.
О лошадях необходимо было заботиться. Маглор скормил нашедшиеся в приседельной сумке старшего остатки лепешек и засушенных ягод своим подопечным, особо одарив осиротевшего коня Нельо. Он наблюдал за тем, как тот мягкими, бархатными губами осторожно берет из его руки засохший хлеб, и бережно оглаживал гладкую морду, проводя рукой вдоль длинной, крепкой шеи измученного животного.
Себе Маглор оставил лишь подслащенной медом воды, частью которой тут же утолил жажду. Кони не меньше его были измотаны и нуждались в том, чтобы найти источник влаги. Нужно было отправляться на юго-восток, в остававшиеся еще нетронутыми леса Южного Оссирианда.
Кано опасался, что им не осилить столь протяженного и тяжелого пути без съестного и почти без воды, но все же решил, что попытается. Он снял с себя кольчугу, осторожно завернул в ее серебряное полотно успевший немного остыть сильмарил и положил сверток в свою приседельную сумку. Остальные вещи, что были при нем, он, дабы разгрузить своего коня, навьючил на лошадь старшего, проверил подковы и, не дожидаясь рассвета, отправился в путь.
Кони брели медленно. Мерно покачиваясь в седле, Маглор то и дело погружался в полудрему. Он ни о чем не думал. Кано был настолько вымотан и опустошен, что просто не мог больше думать о чем-либо, и делал все лишь бы не сидеть на месте, не оставаться там, где столь страшной смертью ушел в чертоги Намо последний из его братьев.
Если бы он остался лежать у расщелины, а не поехал в Оссирианд, то наверняка вскоре сошел бы с ума от навязчивых мыслей и окружавших его пугающих образов и воспоминаний.
О том, чтобы возвратиться в поселение на склоне Долмед, не могло быть и речи. Кто он теперь для них? Лишь проклятый Валар убийца, чьи руки по локоть в невинной крови. Нет, он не вернется к обожаемым близнецам! Как он будет смотреть им и остальным в глаза? После всего, что случилось в лагере Эонвэ и здесь, у расщелины, он не имеет права вернуться. Они с Нельо сами отрезали себе обратный путь. Ужасная Клятва и довлеющее над ними проклятие Валар преследовали их, шли по пятам, медленно, но верно толкая к пропасти.
И Нельо не выдержал. Маглор видел и знал, что старший уже давно не мог выносить груз лежавшей на них вины, что он уже много лет не жил, но лишь существовал, погруженный в воспоминания о безмятежных днях в Валимаре или о тех, что провел здесь в объятиях кузена Финьо в дни Бдительного Мира.
Старший тоже, наверняка, часто думал об их доме и о матери, вспоминал ее улыбку и голос. Что бы сказала амил, узнай она обо всем, что они натворили из-за проклятых камней?
«Я недостоин жить ни среди эльдар, ни среди смертных…» — внезапно понял Маглор. Горечь от этой мысли вязкой чернотой разливалась внутри, мешая сосредоточиться на чем-то помимо нее.
Несмотря на разъедавшую внутренности боль, он не останавливался. Необходимо было продолжать путь. Почему-то Маглор твердо знал, что это необходимо, что по-другому он не может. Нельзя по-другому. Невозможно.
И он упрямо ехал сквозь облака черной пыли, носившиеся над безжизненной поверхностью. Решив, во что бы то ни стало, добраться до лесов Южного Оссирианда, Кано, в то же время, опасался спешки. Она могла пагубно сказаться на изможденных, ослабших, как и он сам, лошадях.
На пути ему встречались разрозненные полки шедших на восток эдайн и эльдар, принадлежавшие к ратям Эрейниона. Маглор старательно обходил эти отряды днем, держась на расстоянии так, чтобы не быть замеченным их воинами. Когда же ночью они останавливались на стоянку, он оставлял лошадей дожидаться на отдаленном расстоянии и отправлялся в разбитый солдатами лагерь, чтобы добыть немного пищи и воды для себя и коней.
Много он не брал — лишь необходимое и то, что удавалось найти — оставшуюся похлебку, хлебные корки, сухари, сушеные грибы и орехи. Но главным трофеем оставалась питьевая вода, чья нехватка остро ощущалась и в возвращавшихся с войны войсках. Ее пытались очищать с помощью впитывающих отраву кореньев и заговоров, процеживали, выстаивали и употребляли внутрь понемногу, чтобы сохранить на остаток пути до горных источников Эред Луин.
Постепенно пейзаж вокруг стал меняться. Маглор понял, что приближается к океану. Он слышал еще издали его монотонный, гулкий шум.
Следующим утром он действительно достиг скалистого океанского побережья. Спешившись, Маглор направился к скалистому берегу, слушая призывное пение могучих приливных волн, что бились об острые прибрежные скалы, разлетаясь на тысячи и тысячи соленых брызг.
Уже с утра облака плотным слоем затянули небо. Был пасмурно. Великий Океан окрасился в темно-стальной траурный цвет. Лишь пена его волн белым кружевом окаймляла казавшиеся черными скалы побережья.
Второй сын Феанаро стоял на скальном выступе, глубоко врезавшимся в неровную береговую линию, и слушал. Пеной обдавало сапоги, брызги летели на запыленный кафтан, на волосы, на руки, острыми иглами кололи лицо. Но Маглор продолжал неподвижно стоять, словно вросший в выступ, сделавшись его частью. Он слушал море и оно пело ему.
Волны пели о них, о братьях. Или это сами братья пели для него сложенные еще в Амане песни? Маглор прислушался. Казалось, он мог различить их голоса…
«За степью даль за далью степь, за нею цепь из снежных гор,
Мы в путь отправились с тобой — рука тверда, а взор остер…» — слышался голос Нельо.
Он пел хорошо. Голос был сильным и молодым. Совсем как тогда, когда они пели эту песню, отправляясь на охоту, или на праздники в Валмар, или просто на прогулку в пригороды Тириона.
«В бескрайних маковых полях брели, вдыхая свежесть трав,
Мы в путь отправились с тобой — рука в руке, широк рукав…» — стройно выводили неразлучные Амбаруссар.
Хоть песню он сочинял для них с Нельо, когда их было лишь двое, потом ее подхватили все остальные и пели для самых младших, выходя с ними в поля, что простирались на север от городских окраин.
«Ты в вышине узрел орла, и взглядом проводил с тоской,
Мы в путь отправились с тобой — ты помахал орлу рукой…» — это голос Турко.