Пока обследовали замок — кстати, хомяки в нем так больше и не нашлись — искали, разговаривали и договаривались, день подошел к концу. Но оставаться на ночь в этой обители черного колдовства ни я, ни Катрина не хотели. Были бы мы одни, то Буря бы нас мигом домчал до границы, но с ковриком и его друзьями дорога оказалась куда медленнее. До того как наступила темнота мы успели добраться лишь до ближайшего к ханскому замку лесочка, где и остановились на ночлег. Удачно расположив всю звериную компанию у ручья, я нашел для Фени пустующее дупло, а затем нарубил еловых веток и устроил небольшой шалаш за укрывающим его взгорком, расстелив на мягкой траве пришедшийся весьма кстати найденный в одной из седельных сумок плащ. Заноза всю дорогу была необычайно молчалива, что я списал на усталость, и лишь иногда бросала на меня странные взгляды.
— О чем думаешь? — тихо спросил я, привлекая ее к себе, когда наш импровизированное ложе было готово. Душистый смолистый запах сам собой снял усталость, и, прижимая к себе теплую и нежную жену, я уже знал, что о сне на ближайшее время не может быть и речи.
— Удивляюсь, почему я сразу не догадалась, что это ты, — фыркнула она мне в шею, отчего через меня, казалось, прошел разряд молнии не слабее того, чем попотчевал меня демон. — Ты по-прежнему такой же драчливый и задиристый как в детстве!
— Это не я, а ты начала тогда драку! — возмутился я, отразив всю степень своего возмущения в последующем поцелуе.
— Ну и что, — она пожала плечами, и платье само собой сползло вниз, соперничая в скорости с моим участившимся дыханием. — Это потому, что ты тогда кривил нос от нашей походной каши! — выдала она совершенно несправедливое обвинение, отчего у меня даже дух перехватило. Или это случилось от ощущения ее нежной кожи у меня под ладонями?
— Ничего подобного! — простонал я, а мои руки при этом опускались все ниже и ниже. — Мне просто сапоги жали! — с этими словами я решил, что, действительно, пора избавиться от надоевших красных сапог, а также всей остальной мешающей нам обоим одежды. — А ты зачем тогда полезла в драку, зная, что проиграешь? — не удержался я от того, чтобы укорить ее за нашу первую детскую ссору. А ведь я потом несколько лет о ней вспоминал и пытался уговорить отца на новую поездку в Волиссию.
— Я?! — Катрина возмущенно подпрыгнула, и мне на некоторое время стало не до разговоров. — Да я! Да это я тебя на лопатки уложила и два фингала под каждым глазом поставила!
— Наоборот все было, — возразил я, отдышавшись, и попробовал найти ее губы.
— Неужели! — горячо дыша, снова заспорила она. — Я тогда тебя в два счета на лопатки уложила, и сейчас смогу!
— Как же?! Это я тебя на раз!
— Вот так! — одно движение и я, не сдерживая стона, упал на спину, признавая себя на время проигравшим. Довольная заноза надо мной склонилась, требуя контрибуцию, а я, одновременно прижимая к себе и оглаживая каждую клеточку ее тела, начал двигаться навстречу, решив, что ночь длинная, спор не закончен, и у меня будет время не раз еще доказать ей свою правоту.
Эпилог
— Семьдесят пять, семьдесят шесть, — я считала вслух, чтобы не сбиться. Уровень пузырьков в стеклянной конической реторте должен был достигнуть первоначального объема жидкости, и только после этого я могла добавить последний ингредиент.
Я внимательно следила за выгравированной на внешней стороне реторты шкалой, не обращая внимания ни на сопение сидящего у меня в ногах Юды, ни на шаги за своей спиной.
— Восемьдесят три, восемьдесят четыре, — продолжала считать я, не отвлекаясь ни на по-хозяйски обхватившее меня руки, ни на уткнувшийся мне в шею нос, обдавший горячим дыханием, ни на сменившие его губы. — Девяносто один, девяносто два-а-а, — шаловливые губы направились выше, к небольшой ямочке под ухом. — Дарин! — не выдержала я и, стараясь не обращать внимания на будоражащие томительные волны, окатывающие меня с головы до самых пяток, двинула локтем назад, но злыдень успел увернуться.
— Угр! — встрепенулся Юда. Пузырьки, наконец, дошли до отметки «сто», и я немедленно высыпала в реторту порошок из семян чашелистника. — Гру-у-у! — восторженно отреагировало чудище, и я не могла с ним не согласиться. Зрелище, действительно оказалось завораживающим: каждый пузырек лопался, распадаясь на тысячу разноцветных искр, а совершали они это по какой-то только им ведомой логике, выписывая своими вспышками затейливый узор.