Наллар решил без необходимости не встревать в диалог.
— Ну пойдем, что ли, поглядим на твои товары. — Наллара не соизволивший представиться десятник пока что демонстративно игнорировал.
В сопровождении военного эскорта они вернулись на обочину тракта. Десятник неторопливо обошел повозку и лошадей. Вернувшись на прежнее место, хмыкнул.
— Роскошненькая у тебя повозка, однако. Новенькая, ни царапины. И обе лошади вполне себе упитанные, не чета нашим армейским клячам. Небось овес ведрами жрут, да даньязским элем запивают. — Десятник помолчал, видимо, ожидая какого-то комментария со стороны Ойлегера. Не дождавшись, продолжил допытываться: — Что, поди, хорошо идет торговля?
Ойлегер как бы задумался. Затем пожал плечами.
— Спасибо, не жалуюсь.
— Не жалуешься, значит? — Десятник надрывно расхохотался и повернулся к подчиненным. Некоторые из них для приличия тоже посмеялись. — Слышите, ребята? Он не жалуется. Как вам?
Наллар тем временем чуть отошел и, присев, прислонился спиной к придорожному валуну. Происходящий абсурд набирал обороты.
Ойлегер откуда-то достал пару пергаментных свитков и предъявил их десятнику.
— Вот разрешение на торговлю пряностями по всей стране, с печатью главы Совета Архонтов и…
— Да подотрись ты своими бумажками, — процедил десятник, грубо отмахнувшись от протянутого разрешения. — Скажи-ка лучше, как тебе удалось накопить на такую повозку и лошадей?
— Годами усердной торговой деятельности да милостью Рассветных Богов, как еще?.. Послушайте, господа военные, я честный торговец. Не понимаю, в чем вообще проблема.
Десятник фыркнул.
— Честный торговец, угу. Знаем мы таких честных торговцев, да, ребята?
Нестройное поддакивание раздалось со стороны солдат. Десятник, ожидавший явно большей поддержки в свой адрес, чуть скривился, но продолжил все в том же нагловато-пафосном тоне:
— Возите пряности для виду, а на деле контрабандой промышляете. Знаешь, что за контрабанду полагается? Вижу, что знаешь. А ну, признавайся по-хорошему, что везешь?
— Боги свидетели, господин десятник, вон там корица, там гвоздика, — Ойлегер поочередно принялся указывать на мешки с товарами, — каперсы, черный перец, мускатный орех, тмин, розмарин, имбирь, кардамон…
Десятник подошел к торговцу вплотную, зловеще оскалился.
— Ты мне тут зубы не заговаривай. Что, если проверим?
— Кто ж вам запретит, доблестные господа. Валяйте.
Десятник подзывающе махнул рукой.
— А ну ребята, айда поглядим, что там за пряности.
Без особого энтузиазма солдаты заковыляли к повозке и принялись заглядывать в тюки и мешки. Пряничный запах разнесся по округе.
«Как далеко простираются их полномочия?» — меж делом задумался Наллар. Он, конечно, читал о триамнийской армии и локальных патрулях, но не в таких деталях.
Тем временем настойчивый десятник как раз вытащил на свет оставленную между мешками его торбу, открыл и с небывалым усердием начал в ней рыться. Само собой, Наллар не хранил в ней ничего такого, что могло бы его выдать, но и наблюдать за тем, как его немногочисленные пожитки перетряхиваются, желания не имел. Встав, он подошел к повозке и окликнул десятника:
— Эй, это мои походные вещи. Поаккуратнее с ними, ладно?
Десятник замер. Отложил торбу, спрыгнул с повозки и развернулся к Наллару, нахмурившись. Оглядел его с ног до головы, как будто только заметил.
— Так, а ты еще что за хрен говорливый? Тебя кто вообще спрашивал?
«Милостивая Всематерь, дай мне терпения не прикончить этого кретина».
— Я простой пилигрим, господин десятник. Добра у меня немного, не хотелось бы, чтобы последнее попортили…
Наллар прикинул шансы на случай, если беседа примет совсем уж скверный оборот. Прикончить говоруна-десятника точным ударом проблем не составит. Дальше будет сложнее. Придется вытащить его же меч, атаковать того, что повернут спиной, воспользоваться повозкой как прикрытием… Если все сделать быстро, шансы будут. И неплохие. Где-то в глубине души Наллару даже было любопытно, чем окончится подобная схватка. Конечно, он давно, очень давно не практиковался — однако в лучшие годы перебить этих высокомерных бестолочей ему не составило бы труда. Поразмыслив, Наллар решил, что даже сейчас поставил бы в этом состязании на себя.
Десятник тем временем продолжал вглядываться в него, будто надеясь обнаружить какой-то изъян в облике пилигрима.
— Пилигрим, значит? — Он сложил руки на груди и скорчил скептическую мину. — А с какого перепою мне тебе верить. Вдруг ты шыпион гергельярский, а? Или этот… Султановский прихвостень какой. Времена нынче такие: никому нельзя верить на слово. Иной раз даже самому себе. А ну, пилигрим, прочитай-ка нам Рассветный Псалом.