Аннетт Мари, Роб Якобсен
Проклятые гильдии и другие ложные следы
(Кодекс гильдии: Искаженный — 2)
Перевод: Kuromiya Ren
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Винсент Парк был моим врагом.
Я не говорил это просто так. У меня бывали странные враги за двадцать два года жизни на этой планете, и как приемный ребенок я сталкивался с достаточным количеством негодяев, но я еще не делил с ними кабинку.
— Кит, — твердо сказал Винсент.
Его идеально уложенный ирокез блестящих черных волос, любовь к липким бумажкам для заметок и всезнающее поведение сидели в трех футах от меня восемь часов каждый рабочий день с тех пор, как я стал работником МП. Сегодняшний день не отличался.
— Это сокращение от Magicae Politiae Denuntiatores, — он исправил меня после того, как я назвал нас неопытными членами департамента Магической Полиции в первый день. — Это латынь.
В этот миг я понял, что ненавидел его.
— Кит, — повторил он с нажимом.
Это и шорты. Винсент каждый день был в шортах. Это уже говорило о нем все, что нужно было знать. Даже если бы ударила буря, как в «Послезавтра», Винни пришел бы в своих шортах с множеством карманов и волосками на ногах, покрытыми инеем.
— Дело в карманах, — сказал он, когда я спросил. — Знаешь, сколько вещей я могу носить в тех карманах?
Я пожал плечами.
— Что может уместиться в шортах?
— Что у тебя в карманах, а? — осведомился он с большим нажимом, чем требовала тема.
— Толком ничего.
— Я мог бы спасти тебе жизнь тем, что ношу в своих карманах.
Так все проходило с Винсентом. Он всегда пытался превзойти меня во всех мелочах. Даже в карманах.
— Кит! — почти закричал он, отвлекая меня от мыслей.
Я развернулся на дешевом офисном стуле с сетчатой спинкой и увидел своего напарника по кабинке, стоящего в трех футах от меня. Его лицо обычно было теплого бежевого оттенка, но сейчас оно было подозрительно бледным.
Я вежливо улыбнулся.
— Да?
Он указал без слов на свой стол. Точнее, на его черную компьютерную мышку, лежащую на коврике со строгим и неоригинальным логотипом МП — под стать организации.
Я взглянул на его мышку и повторил:
— Да?
— Там паук, — медленно сказал он, словно иначе я не понял бы слова, — на моей мышке.
— О, да, я вижу, — я повернулся к своим двум мониторам.
— Кит!
— Это проблема? Я не думал, что ты — арахнафоб.
— Арахнофобия — это неразумный страх пауков.
— Ах. А ты не считаешь, что ведешь себя неразумно?
— Нет.
Я повернулся к нему на стуле, приподняв брови. Он не ошибался. Любой продукт естественного отбора испугался бы огромного восьминогого желтовато-коричневого чудовища с десятидюймовым размахом лапок, сидящего на его компьютерной мышке. Если точнее, это был гигантский паук-охотник.
Винни стоял в широком шаге от своего стола, хмуро глядел на меня, словно по моей вине его шестнадцать карманов не давали ему храбрости придвинуться ближе.
Наши взгляды пересеклись, и я почти прочел его бушующие мысли. Он знал, что я был в ответе. Он неделями приходил с обеда и обнаруживал свой стол в невозможном состоянии — покрытым странными субстанциями, разбитым пополам, уменьшенным в несколько раз, изменившим цвет как на инвертированной фотографии. И каждый раз он упрямо садился на стул и пытался работать, доказывая, что мои несущественные «галлюцинации» психика были безобидными.
Но они не всегда были такими. На прошлой неделе я испытал на нем свое новое искажение «Кривые зеркала», бросил его половину кабинки в грубое подобие измерения зеркал из «Доктора Стрэнджа». Они держался три минуты, собирал распечатки, пока не запутался настолько, что, потянувшись за переломленным в зеркалах и перевернутым при этом степлером, оказался левой ногой в выдвижном ящике.
Следя одним глазом за пауком, он пронзил меня презрительным взглядом и выдвинул стул, опустился на него. Он потянулся к клавиатуре, и паук-охотник дернул лапкой. Он вздрогнул.
— Не любишь пауков? — спросил я бодро.
Он скрипнул зубами. Ни разу в нашем мифическом сражении сил воль, как у Джима Халперта/Дуайта Шрута он не попросил меня убрать искажение. Это был вопрос гордости, и пока что он побеждал.
Сегодня я выиграю в войне.
— Никто не любит пауков, Кит, — ответил он, дергано вводя пароль. — Пауки изначально неприятные существа.
— О, вряд ли это так, — возразил я. — Эта не ядовита, не опасна для людей. И ее зовут Печенька.
— Ты даешь имя своим иллюзиям?