— Нет, но он идеальный агент — отличный лидер, умелый волшебник и лучший следователь. Все в ЛА равняются на него, и я гордилась быть его дочерью.
Я заметил прошедшее время в последней фразе.
— Так он не идеальный агент?
Ее лицо было ужасно бледным.
— Он разбивал гильдии плутов, поймал много опасных преступников. Даже раскрыл продажных агентов.
Почему ее слова и тон с языком тела не вязались? Она защищала отца или обвиняла его?
Я накрыл ее ладонь своей, сбив башню мелких обрывков этикетки.
Ее плечи опустились, голова склонилась. Она долгое время молчала.
— Я работала с ним над одним делом. Мое последнее дело как аналитика. Папа проверял богача, который собирался соскочить из-за нехватки улик. Папа сдался, но я не хотела его подвести, так что искала все, что мы могли использовать в обвинениях.
Ее ладонь сжалась в кулак под моей.
— Я хотела быть агентом, как он. Я всю жизнь посвятила становлению лучшей волшебницей, лучше всех, чтобы в МП сразу же стать агентом и попасть в его команду.
Я ждал, пока она пыталась рассказать. Она сглотнула, пыталась озвучить слова, которые ранили как ножи, судя по тому, как она морщилась.
— Папа принял взятку в обмен на уничтожение ключевых улик в деле, — ее сжатый кулак раскрылся, пальцы обвили мои пальцы. — Я нашла другие дела, раз в пару лет, где обвинения не проходили по той же причине — нехватка доказательств. И во многих случаях подозреваемый был богатым, но не очень-то известный.
— Черт, — прошептал я.
— Я высказала все ему, — она вдохнула с дрожью. — Он сказал, что это пустяки, ведь они не были жестокими преступниками, а он старался ради будущего семьи. И он сказал, что если я кому-то расскажу об этом, то испорчу обе наши карьеры. Я не смогу сбежать от пятна его позора, как и наша семья. Правда уничтожит мою маму.
Она посмотрела на меня, словно смотреть мне в глаза было для нее сложнее всего.
— Я закрыла дело, и преступник отделался штрафом, а папа посоветовал мое повышение в команду реагирования на плутов.
И ее первым заданием там была поимка сбежавшего психика в аэропорту ЛА. Она арестовала меня, доставила в Ванкувер и приняла место, которое предложила Блит.
Лишь бы быть подальше от ее отца.
Я вспомнил, какой жесткой она была, когда я встретил ее. Как она осуждала мое преступное поведение и деятельность мошенника. Какой напряженной она была, и как желание сделать все правильно доходило почти до паранойи.
Теперь все это было намного понятнее.
— Я ничего не сделала, Кит, — слезы наполнили ее глаза, но она яростно сморгнула их, не дав им пролиться. — Я рассказала только тебе. Все думают, что он классный, но он отпускает преступников ради своей выгоды. И я дала ему уйти с этим, потому что… а эгоистка, как он.
Ее голос оборвался, и я соскользнул со стула и обвил ее своими руками.
— Ты не виновата в том, что сделал твой папа, — прошептал я, прижимая ее к своей груди. — И ты не эгоистка. Ты защищала себя и свою мать. Я знаю, ты веришь в закон и порядок всей душой, Линна, но нельзя этим измерять каждое решение.
Она посмотрела на меня с горем и стыдом в глазах.
— Порой закон и порядок, правильное и неправильное не так важны, как выживание, — я нежно сжал ее. — Ты выживала. То, что ты не в физической опасности, не означает, что это не выживание. Ты сделала то, что нужно было, и ничего страшного.
С дрожью вдохнув, она высвободила руку из моей хватки и протерла глаза, будто убеждалась, что слезы не сбежали от ее контроля.
— Это ты делал в «ККК»? Выживал? Ты переживаешь из-за справедливости, но все равно работал на преступную гильдию.
— Я выживал, — согласился я. — Переживать о правильном и неправильном — роскошь, которая есть не у всех.
— Тяжелая и мучительная правда.
От незнакомого мужского голоса я отпрянул, случайно поднял Линну со стула. Стул покачнулся, чуть не упав.
Говорил мужчина, одетый безукоризненно. Ему было под пятьдесят или немного за пятьдесят. С ухоженными черными волосами с проседью и такой же бородой он напоминал чернобурую лисицу. Он стоял за стойкой напротив нас, беспечный, словно не вошел как-то в комнату, проник за стойку и оказался в трех футах от нас, незаметно от Линны или меня.
Его холодная улыбка была любезной, но уверенное поведение заставляло меня нервничать. Этот мужчина мог так же легко, как пожать руку, перерезать горло.
И я не знал, что ожидать.