В здешней синтаксической топи отличник, и тот определенно захлебнется. Да что там синтаксис? – медаль тому, кто доберется до конца, не забыв при этом начала. Сложно, да – ибо от старта до финиша лежит дистанция в 143 слова. Но для А.В. это далеко не рекорд, – загляните хоть в «Мысленного волка»: от 200 и выше. А спасение утопающих – дело сами знаете чье. Кстати, все идейное содержание пухлого «Волка» (512 страниц, 442 грамма!) Алексей Н. Толстой уложил в полторы страницы пролога к «Сестрам». Что было вполне по-пушкински: точность и краткость суть первые достоинства прозы. Или, применительно к случаю, по-библейски: не мног во словесех буди. Однако отечественные издатели платят отнюдь не роялти, но архаичные построчные гонорары…
Кому лежалого товару?
«Преобразуйтесь обновлением ума вашего».
Многоглаголание – симптом весьма дурной: если словам просторно, то мыслям наверняка становится тесно. Да и мысли-то, по чести говоря, большей частью найдены в чужих амбарах и сусеках. «Он пытается идти по всем проторенным дорогам», – писал о Варламове Басинский.
Напечатанная в 2000-м «Купавна» – гибрид семейной саги и Bildungsroman’а – опоздала как минимум на десяток лет. Тема книжки, изволите видеть, – девальвация советских идеалов. Мальчик Колюня свято верил в пролетарский интернационализм и бредил мировой революцией. Позже выяснилось, что уроки истории и обществоведения лицемерны, газеты лгут, а герои пионерской пропаганды скучны и бессмысленны. Ну, вы поняли: переоценка ценностей. Душа человеческая по природе своей патриотка и христианка, и потому Колюня из правоверного пионера превратился во вполне зрелого, патриотически мыслящего, демократически настроенного и народолюбивого литератора (это все раскавыченные цитаты). В перестроечные времена таким сюжетам аплодировали до мозолей на ладонях. Но в момент издания «Купавны» духовная эволюция героя выглядела как механическая смена клише. Шило на мыло. Марксизм-ленинизм на православие-народность. Юного барабанщика на хруст французской булки. Не ясно, правда, чем граф Сергей Семенович лучше секретаря ЦК КПСС Михаила Андреевича. Сам Варламов не подскажет – не аналитик он по природе, а потому любая теорема у него выглядит аксиомой. Ведь упоительны в Россiи вечера, не чета советским.
С «Мысленным волком» вышло и того хуже. А.В. затеял писать роман о Серебряном веке, своего рода беллетризованное послесловие к биографиям Пришвина, Распутина, Грина и Платонова, вышедшим в серии «ЖЗЛ». В итоге рецензенты вяло разгадывали биографические и ономастические ребусы: Пришвин вполне узнаваем, Платонов – несколько хуже, а зачем автор Ницше Нитщем обозвал? Стало быть, иной предмет для обсуждения отсутствовал. По Варламову, Серебряный век был следствием ницшеанства: «Нитщевская зараза прошлась по Руси, одурманила ее, притупила чувствительность и осторожность, а потом обварила кипятком, кислотой соляной и медью расплавленной». Ой, девочки, как страшно жить… Для обозначения духовной порчи, поразившей нацию, автор заимствовал образ в одной из молитв Иоанна Златоуста: «от мысленнаго волка звероуловлен буду» – отсюда и название. Строго говоря, несправедливо было бы винить во всеобщем падении нравов одного Ницше-Нитща. Тут и Шопенгауэр с Кьеркегором старались, и Бодлер с Верленом, и Уайльд с Гюисмансом, – словом, вся мировая закулиса руку приложила. Впрочем, вопрос «кто виноват», по большому счету, не актуален. Гораздо любопытнее, почему ереси растленного Буржуинства как нельзя лучше прижились именно на русской почве, отчего именно в России декаданс из эстетской забавы стал образом жизни, – но в «Мысленном волке» об этом ни слова. Вообще, автор не интересовался ничем, кроме волчьей метафоры, старательно размазанной на полтыщи страниц: фабула, задавленная пудовыми монологами о судьбах отечества, околела во младенчестве, звероуловленные герои были брошены за ненадобностью. Второй идейный центр романа – образ отроковицы Ули, опять-таки до оскомины метафорический. Барышня на протяжении всей книги сосредоточенно решала, какому б чародею вручить разбойную красу: то ли Распутину, то ли Легкобытову-Пришвину, то ли Круду-Грину… В финале Улю изнасиловали пьяные красногвардейцы; аллегория насколько прозрачная, настолько и банальная. Поруганная девица готова была руки на себя наложить, но узрела в небе крест, а немного погодя страдалицу увела с собой нищенка в грязно-розовой накидке, – розовый цвет символизирует постоянное присутствие Богородицы на земле: в скорбях, болезнях и искушениях. Mater Dei ex machina, – комментировать эту плесневелую банальность нет ни сил, ни желания.