Но он ни черта не знал.
— Может, я и не умел тогда любить, но я все равно помнил, что это такое — любить. Я не мог представить, что мужчина может сделать что-то подобное с тем, кого он любит…
— И это была твоя первая ошибка, — сказала я со злобным смешком, покачивая головой из стороны в сторону. — Мой отец никогда не любил меня. Я была для него лишь инструментом, идеей, которую ты подбросил.
Он сглотнул, опустил одну руку, чтобы схватиться за подстилку под собой. Он сжал ее так сильно, что она разорвалась, заставив меня сглотнуть, когда эти золотистые глаза впились в мои.
— Почему ты боишься темноты? — спросил он, и я сразу поняла, что он имеет в виду повязку на глазах во время Жатвы.
Это было моей основной заботой, когда я узнала, что в ту ночь это был он, что он почувствовал мой страх. Я подумала, что, возможно, я достаточно хорошо его скрывала, раз он никогда не говорил о нем.
Раскрытие этой части себя казалось мне предательством, предоставлением ему доступа к информации, которую он мог бы однажды использовать против меня. Тем не менее, я заставила себя поделиться этой информацией.
Если мое прошлое — это то, чем я должна пожертвовать, чтобы в конце концов обрести свободу, то я с радостью отдам его.
— Когда я была моложе, я проиграла один из боев в клетке, — сказала я, замешкавшись и сделав глубокий вдох.
Глупо было скрывать правду, когда он уже знал вероятного виновника. Только он всегда был моим.
— У моего отца был гроб, который он закопал во дворе рядом с домом. У его подножия была стальная дверь, которая открывалась в подвал. Он клал меня туда и закрывал дверь. Света не было, только стенки гроба давили на меня, — отвечала я, не обращая внимания на то, как он вздрагивал при каждом слове.
— Почему ты не вырвалась? — спросил он, и я поняла, что он имел в виду, что гроб, зарытый в землю, должен был стать легкой работой для Зеленой ведьмы.
— Моя магия еще не проявилась, — сказала я, давая ответ на вопрос, насколько я молода.
Магия ведьмы проявляется в шестнадцать лет, значит, я должна была быть моложе, когда отец решил похоронить меня заживо.
Он скрежетнул зубами, и от этого звука я вздрогнула. Я не стала больше рассказывать о том, как рано это произошло, и о кошмарах, которые преследовали меня в течение многих лет.
— Вот почему Шарлотта похоронила его заживо, — сказал он, и голос его прервался, когда он задумался над этим. — Прости, Ведьмочка. Я полагал, что ты будешь под защитой. Это была моя ошибка, и я больше никогда ее не совершу. Ты заслуживала любви. Ты заслуживала поклонения.
Я хрипло рассмеялась, звук получился таким же горько-сладким, как и ощущения.
— Меня любили. Моя мама любила меня. Она компенсировала его.
— Нет. Она любила тебя так, как должна была, но это не значит, что ты не заслуживала большего. Ты заслуживала всего, — сказал он, касаясь большим пальцем моей нижней губы.
Наклонившись, он оттянул ее в сторону и прижался своим ртом к моему. Поцелуй был нежным, в нем не было той злости и жара, которых я ждала, когда пришла в спальню.
Я хотела разозлить его, а не заставить вести себя мило. Это была еще одна битва в нашей войне, хотя нежность, с которой он целовал меня, была чем-то совершенно иным. Мне казалось, что я проиграла битву, и я даже не знала, почему. То, что он был мне дорог, — это хорошо.
Почему же тогда мне казалось, что мое сердце снова раскололось?
14
УИЛЛОУ
Мы принимали душ вместе, его прикосновения были трепетными, но не сексуальными. Они были заботливыми и нежными, успокаивающими и утешающими.
В тот момент он стремился соблазнить меня не телом, а сердцем, в которое хотел, чтобы я поверила.
Вскоре после этого он ушел, оставив меня наедине с моими мыслями на весь день, пока не вернулся с сумкой для одежды в руке. Обещание покинуть комнату что-то разрядило во мне, вызвав улыбку, которую я возненавидела в тот момент, когда она ушла. Я не должна была испытывать благодарность за хоть какое-то подобие свободы.
— Я делаю все, что должен, чтобы обеспечить твою безопасность. Ты ведь знаешь об этом? — спросил он, заставляя меня осознать, насколько он понимает ход моих мыслей.
— Я не нуждаюсь в защите, — огрызнулась я, скрещивая руки на груди. Он бросил сумку с платьем, положил ее на скамейку у изножья кровати и поднял руки, чтобы расстегнуть пиджак. Он молча стряхнул его с плеч, засунул в сумку и перешел к пуговицам рубашки.
— Ты можешь говорить это сколько угодно, но хочешь ли ты знать, что я думаю? — спросил он, шагнув ближе и снимая рубашку.