Паросский мрамор
К поэту, ищущему тему,Послушная любви его,Она пришла прочесть поэму,Поэму тела своего.
Сперва, надев свои брильянты,Она взирала свысока,Влача с движеньями инфантыТемно-пурпурные шелка.
Такой она блистает в ложе,Окружена толпой льстецов,И строго слушает все то жеСтремленье к ней в словах певцов.
Но с увлечением артистаЗастежки тронула рукойИ в легком облаке батистаЯвила гордых линий строй.
Рубашка, медленно сползая,Спадает к бедрам с узких плеч,Чтоб, как голубка снеговая,У белых ног ее прилечь.
Она могла бы КлеоменуИль Фидию моделью быть,Венеру АнадиоменуНа берегу изобразить.
И жемчуга столицы дожей,Молочно-белы и горды,Сияя на атласной коже,Казались каплями воды.
Какие прелести мелькалиВ ее чудесной наготе!И строфы поз ее слагалиСвятые гимны красоте.
Как волны, бьющие чуть зримоНа белый от луны утес,Она была неистощимаВ великолепных сменах поз.
Но вот, устав от грез античных,От Фидия и от наяд,Навстречу новых станс пластичныхНагие прелести спешат.
Султанша юная в сералеНа смирнских нежится коврах,Любуясь в зеркало из стали,Как смех трепещет на устах.
Потом грузинка молодая,Держа душистый наргилеИ ноги накрест подгибая,Сидит и курит на земле.
То Энгра пышной одалискойВздымает груди, как в бреду,Назло порядочности низкой,Назло тщедушному стыду!
Ленивая, оставь старанья!Вот дня пылающего власть,Алмаз во всем своем сияньи,Вот красота, когда есть страсть!
Закинув голову от муки,Дыша прерывисто, онаДрожит и упадает в рукиЕе ласкающего сна.
Как крылья, хлопают ресницыВнезапно-потемневших глаз,Зрачки готовы закатитьсяТуда, где царствует экстаз.
Пусть саван английских материйТо, чем досель она была,Оденет: рай открыл ей двери,Она от страсти умерла!
Пусть только пармские фиалкиВзамен цветов из стран теней,Чьи слезы сумрачны и жалки,Грустят букетами над ней.
И тихо пусть ее положатНа ложе, как в гробницу, там,Куда поэт печальный можетХодить молиться по ночам.
Или это:
Но вот красавица иная,Могучая, бросает зов,Грудь мраморную выставляяИз бархата и жемчугов.
Скучающею королевойПеред послушною толпой,Она облокотилась левойРукой на ящик золотой.
Рот влажный дышит вожделеньем,Он красен, он сожжет сейчас,И царственным полны презреньемЗрачки преступно страстных глаз.
Или:
Последняя мольба
Я вас люблю: мое признаньеИдет к семнадцати годам!Я – только сумрак, вы – сиянье,Мне – только зимы, весны – вам.
Мои виски уже покрылиКладбища белые цветы,И скоро целый ворох лилийСокроет все мои мечты.
Уже звезда моя прощальнымВдали сияет мне лучом,Уже на холме погребальномЯ вижу мой последний дом.
Но если бы вы подарилиМне поцелуй один, как знать! —Я мог бы и в глухой могилеС покойным сердцем отдыхать.
В любовной лирике Т. Готье женщина почти всегда святое диво в соответствующих облачениях: красота в красоте…
В «Замке воспоминаний» великолепная, пышная красота любимой женщины блистает, как гранат летом. Возлюбленная описана в «Замке воспоминаний» очень детально. У нее осиная талия, пунцовые губы, меж губ сверкает серебряная молния, т. е. зубы. Она окутана в платье, окружена вещами. Ее бюст «оправлен» в жемчуг и бархат, на ней корсет, украшенный лентами, юбка, которая топорщится, ее руки в тяжелых кольцах, она опирается на ларец с драгоценностями. То же представление о возлюбленной и в «Мансарде», где любовь нуждается для своего утверждения в волнах кружев и шелке, в фестонах, украшающих кровать. В «Поэме женщины» героиня влачит за собой шлейф плотного бархата, ее фигура вырисовывается в облаке батиста; когда она сбрасывает с себя рубашку, она кажется мраморной, по светлому атласу ее кожи катятся венецианские жемчужины.