Как и другие парнасцы, Леконт де Лиль стремился придать субъективным переживаниям поэта эпическую широту или, по словам В. Я. Брюсова, требовал «отрешения поэта от своей личности, исчезновения поэта за создаваемыми им образами».
Кроме того, Леконт де Лиль, подобно Теофилю Готье (если не больше его), был поэтом преимущественно пластического склада, поэтом зрительного восприятия действительности, мастером словесной живописи, хотя одновременно умевшим и сильно мыслить. В своем творчестве он главным образом показывает и только отчасти – рассказывает. Красноречие, столь типичное, например, для Виктора Гюго, никогда не являлось главной силой Леконта де Лиля, и рассудочность была мало ему свойственна.
Леконт де Лиль не разграничивал поэтические школы и эстетики: долг поэта – творить великие стихи, «всё остальное – ноль». Не тирания правил, не приверженность к императивам, но «создание поэтики в соответствии с природой и характером собственного дарования» – вот поэзия. Вневременность и неизменность поэзии заключены не в ее «классичности», но в способности поэта создать свой неповторимый язык, адекватный замыслам поэта.
Важнейшую роль в художественном творчестве Леконт де Лиль отводит воображению – он понимает его как умение видеть идеальное в реальном. Шедевром такого идеализированного реализма представляется ему картина Давида, который изобразил Марата, умирающего в ванне: «Марат некрасив; он зелен, худ, обливается кровью, и тем не менее это великолепно. Нет ничего более правдивого, нет ничего более идеального; это – высокое воображение и неопровержимые доводы цвета и выразительности». Художник должен творить сознательно, утверждает Леконт де Лиль, и твердо знать, чего он хочет. Вдохновение и мастерство, полагает он, должны быть гармонически соединены.
Оригинальны оценки Леконтом де Лилем путей развития французской поэзии с начала XVII века. Он упрекает «отца классицизма» Малерба в том, что, урегулировав французский стих, он лишил его естественной первозданности, дерзкой грации, красок и мелодичности. Ракан, Менар и даже Кино (мы добавили бы в этот список Теофиля де Вио и Сент-Амана) кажутся ему более крупными поэтами, чем Малерб. После этих талантливейших мастеров в течение полутора столетий до Андре Шенье, говорит Леконт де Лиль, во Франции не было настоящих поэтов, а только мыслители и критики, писавшие стихи.
Что же касается поэтов XIX века, то Ламартин, богато одаренный чувствами, по мнению Леконта де Лиля, не обладает техникой, а Виктор Гюго «страдает отсутствием вкуса, такта, чувства меры», кроме того, он не достиг гармонии стиха.
При всей интеллектуальности искусства здравого смысла недостаточно для поэта. Краски, свет, выразительность, но главное – редкостная способность видеть идеальную сторону вещей – вот что превращает человека в поэта.
Особенность поэтической реальности в том, что она всегда шире поэтических деклараций и манифестов, в ее небрежении собственными императивами. Парнасцы в малой степени следовали доктринам безучастности, невозмутимой отрешенности, описательности, зрелищности, расчисленной выверенности, подконтрольности вдохновения рассудку. Самому мэтру искомая отстраненность от «я» давалась лишь в анималистических миниатюрах, таких как «Слоны», «Ягуар», «Сон кондора», «Джунгли» – необыкновенно зрелищных, живописных, картинных и – одновременно – природных, живых, вполне адекватных тому, что современный турист может увидеть и почувствовать в национальных парках Африки[14]: