- Почему эти бестолочи даже не попытались ему помочь? – Девочка шептала в стену, правой щекой касаясь шершавой поверхности деревянного косяка, которым очень быстро расцарапалась до крови. Боялась закрыть глаза. Боялась пошевелиться. Боялась, что на самом деле это не кончилось.
Бертон встал с места и в несколько быстрых шагов преодолел разделяющее расстояние. Подхватил дочь за плечи и осторожно привлек к себе. Смог выдохнуть ей в волосы, только когда убедился, что дрожь под ее кожей свидетельствует о том, что его дочь жива. Ни о чем другом думать не мог и не хотел.
- Мама сейчас заботится о Диане. Она до сих пор не приходит в сознание. Димас тоже с ними. А я должен был позаботиться о тебе – Голос дрогнул, когда она зашевелилась и подняла на него заплаканное лицо: - Но вместо этого я сижу здесь и пью. Как и подобает настоящему мужчине.
Едкий сарказм, вопреки обычаю, не помог ни одному из них расслабиться. Однако, Лисвета перестала плакать. Она смотрела на отца повзрослевшими глазами, которые жалели и осуждали одновременно.
- Они сказали, что выполняли приказ – Губы скривились в мрачной усмешке, пока она брезгливо не сплюнула себе под ноги: - Им был отдан приказ защищать в первую очередь истинных наследников. Поэтому, когда пришлось выбирать, пустоголовые овцы защищали нас, и без зазрения совести оставили моего брата на съедение волкам. Это было самым жалким и тошнотворным зрелищем, которое я когда-либо видела: когда люди предпочли здравому смыслу слепую преданность дурацкой метке. Ранн умер только из-за глупых предрассудков!!!
- Ранн умер, потому что, как старший брат, защищал свою семью! Он и слуги сделали все, чтобы ты с братом и сестрой остались целы. Ради вас он пожертвовал жизнью и умер героем – Бертон сузил глаза. С непроницаемым лицом выдержал тяжелый взгляд дочери, которая вспыхнула очередным протестом. Пожалуйста, Лисвета, не мучай меня еще сильнее! Не заставляй задыхаться от вины, которая итак слишком велика…
- Слуги оставили его тело в лесу. Мы бежали, пока волки раздирали моего брата, утоляя голод. Мы бежали…
- Хватит! – Старший Селлиус сильнее прижал трясущуюся девочку к своей груди. Сначала она инстинктивно вырывалась, брыкаясь, пыталась освободить заломанные за спину руки. Потом замерла. Бертон начал тревожиться, несколько секунд не различая ее дыхания. Осторожно отпустил руку, чтобы добраться до сонной артерии и проверить пульс. Указательный палец тревожно остановился и слегка вздрогнул, почувствовав под собой очевидный признак жизни. Начал отсчитывать ритм. Сбился после пятнадцати. Устало закрыл глаза, когда она истошно закричала ему в плечо, сотрясая стены и слюнявя чистую рубашку.
***
- Зачем ты пришла? – Димас не вздрогнул. Не обернулся, когда расслышал шуршание за спиной.
Смотрел в одну точку, находящуюся в сердцевине солнца, медленно сползающего к морской глубине. Небеса, которые обычно на закате растекались во всевозможных оттенках розового, сегодня были багряно-красными. Не сомневался, что совсем скоро на смену дневному светилу точно такого же цвета неспешно выплывет луна. Как так получилось, что все, даже безобидные естественные природные явления теперь напоминали ему кровь? Захотелось обхватить глупую голову и вытащить оттуда безобразные образы, отравляющие его сны, воздух, которым дышал, его потаенные мысли, которые теперь неизбежно сводились к одному. Красный цвет прочно впечатался в мозг, зомбировал и раскалял до предела. Невыносимо.
- Кто бы мог подумать, что из нас всех именно ты будешь так страдать из-за его отсутствия – Лисвета остановилась в нескольких метрах, угрюмо сверля широкую спину. До этих дней он всегда казался ей мальчиком, теряющимся на фоне Ранна, но теперь, когда вожделенное первенство принадлежало ему, все так сильно поменялось… Холодный ветер неприятно бил по лицу, вынуждая пятиться назад.
- Может быть, только после смерти человека, проявляется истинная любовь? – Димас холодно улыбнулся и медленно развернул голову в ее сторону. Насмешливо поднял бровь: - Все думали, что любила Ранна ты, но по-настоящему жизнь потеряла смысл вместе с его уходом у меня.
Лисвета выдержала довлеющий взгляд, хмуро поджав тонкие губы. Та вспышка в кабинете отца была последней. С того момента что-то сломалось, но она стала угрожающе спокойной. Не плакала и не причитала, как это делали остальные члены семьи. Не просила мать задержаться в комнате после заката и погладить волосы, впитывая из нежных рук тепло. Не стонала на похоронах, когда остатки самого смелого мужчины, которого она когда-либо знала, придавали земле.