— Это не химия Штофман. Это яд растительного происхождения и едва ли у вас есть от него антидот, — гадко улыбнулся его собеседник, с интересом наблюдая, как хозяин пытается попасть ключами в замочную скважину. — Вы даже дверцу не откроете, а в заключение врача будет написано - сердечный приступ, — он поднялся из кресла и стал сворачивать чехол со стилетами.
Сунув его в портфель, он отправил туда же папку с бумагами.
— Прощайте герр Штофман и передавайте привет вашему отцу, с ко-торым вы скоро встретитесь в аду. Ведь это он зверски пытал дочерей на глазах у старого еврея, пока тот не передал ему стилеты. Но даже после этого ваш папочка убил всех. Теперь вы приняли расплату за его грехи. Не будет ни нового сердца, ни круизной яхты, ни потных мулаток…
Гость надел плащ и шляпу, кивнул умирающему хозяину, который уже не в силах был ему помешать, протер свой бокал, поверхность стола и подлокотники кресла все тем же шелковым платком. Закончив с этим, он не спеша надел черные лайковые перчатки и прихватив портфель, вышел из дома, оставив Ганса Штофмана наедине с его воспоминаниями и болью вызванной действием яда приготовленного по рецепту африканских колдунов.
Долина реки Луары, Франция. Осень 2007 г.
Поздней осенней дождливой ночью, продолжатель старинного французского дворянского рода, принимал в личном кабинете долгожданного гостя. Так же как и в гостиной дома в пригороде Потсдама, в камине кабинета горели дрова. На массивном дубовом столе, заваленном бумагами и старинными книгами, в тусклом свете бра зловеще поблескивали стилеты Борджиа. Граф держа один из стилетов в руках, присел у каминной топки на низкий пуфик и увлеченно разглядывал старинное оружие. На его лице отражались смесь восторга и гордости.
Наконец-то он получил желаемое, потратив на достижение цели не один год своей жизни. Налюбовавшись красотой клинка, он поднялся и вернувшись за стол положил стилет на чехол.
— Все прошло без осложнений? — граф вопросительно взглянул на своего гостя.
— Да. Как вы и предполагали, герр Штофман не имея выбора, согласился на ваши условия. Я специально отправил вам стилеты курьером, чтобы вы смогли убедиться в их подлинности до начала нашей встречи, — гость встал из кресла и подойдя к камину присел грея от огня озябшие кисти рук. — Мерзкая погода отец. Не найдется ли у вас немного того превосходного коньяка, которым вы угощали меня в прошлую нашу встречу.
— Конечно, конечно.
Граф поднялся из-за стола и подойдя к бару достал небольшой хрустальный графин и два бокала. Плеснув в них коньяк, он предложил один бокал посетителю. Гость принял бокал, согрел его в ладонях, пригубив подошел к столу.
— Как насчет моей доли? — мужчина, немного помявшись, поднял глаза от содержимого бокала и взглянул графу в лицо.
— Ты же в курсе моих нынешних дел. Предстоящий кризис вытащил все мои средства. Следующая осень будет для всех большой неожиданностью. Поэтому продажа стилетов даст мне возможность остаться на плаву и даже уйти вперед, оставив позади большую часть конкурентов.
— Насколько я осведомлен, в Париже вам предложили пятьдесят миллионов английских фунтов. По сегодняшнему курсу в евро это значительная сумма. Думаю, прибавка к моему гонорару пары миллионов не затруднит вас? — он снова вопросительно посмотрел на графа.
— Два миллиона? Да ты с ума сошел! Я не потрачу ни единого су сверх той суммы, о которой мы договаривались. Она уже поступила на твой счет в банке. Максимум на что ты можешь еще рассчитывать это сто пятьдесят тысяч которые я приготовил для тебя наличными. Зная о твоей жадности и любви к деньгам, я позаботился заранее, — граф поднялся из-за стола и подойдя к скрытому за картиной сейфу набрал код на панели электронного замка.
Движение посетителя было молниеносным. Несколько капель из синего флакона растворились в содержимом бокала графа. Желая скрыть свое волнение, мужчина отвернулся и стал разглядывать картину, закрепленную на противоположной стене.
— Вот держи! — граф бросил на стол несколько пачек денежных купюр в банковской упаковке. — Здесь сто пятьдесят семь тысяч. Это достойное вознаграждение за твои труды. Тебе хватит и на твоих шлюх, и на собственное дело. Но ты ведь не собираешься применять свои знания на деле? Не так ли? Тебе претит работа на кого-то, да и сама работа вообще. Те твои писульки, которые ты мне время от времени подсовываешь, никуда не годятся. Если ты вложишь в них деньги, то непременно прогоришь. Никто не станет печатать эти книги, никто не станет их покупать, а уж тем более читать. Да и книгами их назвать можно с трудом, — граф одной рукой взял со стола бокал, а другой стилет.