— Не могу решить, ты чудесный или ты ужасный, — прошептала она.
— И никто не может, — прошептал я в ответ. — В этом мое очарование.
В лимузине я спросил:
— Куда теперь, К. Д.?
— В Перл-Харбор, — был ответ, — познакомиться с нашими клиентами.
— Могу я внести предложение?
Дэрроу глянул на Лейзера, который сидел рядом со мной на просторном заднем сиденье «линкольна».
— Вы, вероятно, обратили внимание, Джордж, что этот парень нисколько не стесняется разглашать свои мысли.
Лейзер улыбнулся в мою сторону.
— Обратил. И отношусь к этому с уважением. Нас троих ждет поистине непростое дело, и я не думаю, что нам стоит таиться друг от друга.
— Согласен, — сказал Дэрроу. — Какое у тебя предложение, Нат?
— Давайте немного отклонимся от маршрута. Бунгало, которое снимала миссис Фертескью, находится в нескольких кварталах отсюда. Нам, видимо, не удастся войти туда, но давайте хотя бы осмотрим его снаружи.
Менее чем через три квартала, не доезжая одного дома до пересечения Коловалу-стрит с Ист-Маноа-роуд, стоял неопределенного, скорее даже сомнительного вида белый каркасный домик — лишенный всякого очарования коттедж, окруженный неважнецкими деревьями и неухоженной живой изгородью. Со своей двускатной крышей он казался пародией на домик-мечту супругов Мэсси. Двор слегка зарос и казался бельмом на глазу в этом благопристойном жилом районе.
Никаких сомнений — если требовалось найти на улице дом, где было совершено убийство, вот это место.
Водитель-моряк остановил лимузин напротив, мы все вышли, перешли тихую улицу и произвели осмотр.
Уперев руки в бока, Дэрроу изучал бунгало подобно врачу, рассматривающему рентгеновский снимок. Он стоял, по щиколотку утонув в мягко колыхавшейся траве, напоминая собой несколько великоватое украшение на лужайке.
— Интересно, снимают ли его, — проговорил Лейзер.
— Да что-то непохоже, — сказал я. — Сейчас выясню у соседей.
В соседнем доме, прервав производимую с помощью пылесоса уборку, мне открыла белая хозяйка. Это была привлекательная брюнетка в голубом домашнем платье, волосы она подобрала под косынку местного производства. Я тоже показался ей симпатичным. Она вытерла выступившую над верхней губой испарину и ответила на мои вопросы.
Нет, дом не сняли, он пока пустует. Хотя агент по недвижимости начал показывать его. Ключ у нее, если мне интересно...
Я вернулся, ухмыляясь и неся свой приз на цепочке для ключей.
Вскоре мы уже были в маленьком домике, действительно маленьком: всего четыре комнаты и ванная — гостиная, кухня, две небольших спальни. Мебели здесь было больше, но худшего качества, чем в доме Мэсси, никаких фотографий в рамках, никаких безделушек. Не было ни радио, ни фонографа. Чертова уйма пыли. И только окаменелые останки двух жареных яиц в сковородке на плитке и накрытый на две персоны кухонный стол свидетельствовали о том, что здесь вообще кто-то жил.
Однако цепочка пятен крови ржавого цвета в хозяйской спальне указывала на то, что здесь кто-то умер. Старые пятна на деревянном полу, похожие на неотмеченные на карте острова...
В ванной комнате не было ни пятнышка, даже в ванне, где обмывали и заворачивали тело Джозефа Кахахаваи.
— Миссис Фортескью здесь не жила, — произнес с порога ванной комнаты Лейзер, пока я обследовал сияющую ванну.
— То есть? — спросил я.
— Она лишь остановилась здесь. Как останавливаются в гостиничном номере. Не думаю, что мы здесь что-нибудь найдем.
— Нашел что-нибудь стоящее, сынок? — окликнул меня из тесного холла Дэрроу.
— Нет. Но кое-что учуял.
Дэрроу с любопытством вздел бровь. Лейзер тоже пристально смотрел на меня.
— Смерть, — сказал я, отвечая на вопрос в их глазах. — Этот человек был убит здесь.
— Давай, не будем употреблять эти слова, сынок — «убийство».
— Тогда, казнен. Эй, я целиком и полностью за то, чтобы вытащить наших клиентов. Но, господа, давайте не будем забывать запах этого дома. И то, как по вашему чертову телу ползут от него мурашки.
— Нат прав, — сказал Лейзер. — Вариантов нет. Этот человек умер здесь.
— След взят, — проговорил Дэрроу, и его голос прозвучал приглушенно мрачно.
Семимильная дорога, отделявшая Гонолулу от военно-морской базы в Перл-Харборе, оказалась хорошо укатанным бульваром, огражденным с обеих сторон стенами из темно-красных стволов сахарного тростника. Ветерок шевелил шуршащее тростниковое поле, рождая вибрирующую музыку.
— Мне понравилась Талия, — сказал после долгого молчания Дэрроу. — Она умная, привлекательная, скромная молодая женщина.
— Она жутко бесчувственна, — добавил Лейзер.
— Она все еще в состоянии шока, — отметая это замечание, сказал Дэрроу.
Лейзер нахмурился.
— Через семь месяцев после случившегося?
— Тогда назовите это состоянием отрешенности. Так она справляется с трагедией, защищая себя. Она воздвигла своего рода стену. Но говорила она правду. Я всегда вижу, когда клиент мне лжет.
— Меня беспокоят две вещи, — сказал я.
Бровь Дэрроу взлетела.
— И какие же?
— Она все время утверждала, что у нее кружилась голова и она была не в себе, но кошмарную картину нарисовала... убедительно.
Дэрроу значительно кивнул.
— Для женщины в ошеломленном состоянии она запомнила дьявольски много деталей. Она описала все, кроме разве что меток прачечной на их чертовой одежде.
— Возможно, ужасное событие впечаталось ей в память, — предположил Дэрроу.
— Возможно.
Лейзер спросил:
— А что второе вас беспокоит, Нат?
— Может, в этом ничего и нет. Но она сказала, что ее мать взяла на себя заботы по ведению домашнего хозяйства...
— Да, — согласился Лейзер.
— А потом, когда Талия встала с постели, дом внезапно оказался для них слишком тесным, она снова смогла заняться домашним хозяйством, поэтому ее мать съехала от них.
Дэрроу внимательно слушал.
— Только вот теперь, — продолжал я, — занимающаяся домашним хозяйством Талия держит прислугу, приходящую к ней каждый день.
— Если есть комната для служанки, — сказал Лейзер, поднимая бровь, — то почему нет комнаты для мамы?
Я пожал плечами.
— Я просто думаю, что у Талии с матерью немного натянутые отношения. Изабелла рассказала мне, что Талия росла практически предоставленная сама себе, ее мать постоянно отсутствовала. Не думаю, чтобы они вообще были близки.
— Тем не менее мать обвиняется в убийстве, — с иронией произнес Дэрроу, — совершенном, чтобы защитить честь дочери.
— Да, забавно, не правда ли? Предположим, что они не могут поладить — не могут ужиться под одной крышей, но почему тогда мама Фортескью примчалась на край света из-за своей дочки?
— Может быть, она вступилась за фамильную честь? — высказал предположение Лейзер.
— А может быть, миссис Фортескью чувствует вину из-за того, что уделяла слишком мало внимания своему ребенку, — сказал я, — и наворотила черт знает чего, лишь бы как-то помочь дочери.
— Матери и дочери не обязательно любить друг друга, — терпеливо, словно ребенку, начал объяснять Дэрроу, — чтобы заговорил материнский инстинкт. Защищая жизнь своего отпрыска, мать забывает о себе. Это чистая биология.
На перекрестке Перл-Харбора наш лимузин устремился вперед, прямо к въезду на военно-морскую базу — к безобидным воротам из белых реек, красовавшимся в сетчатом заборе, который не смог бы удержать даже скаутов-девчонок. Наш водитель отметился там у военно-морского полицейского, который справился о нас в своих записях и разрешил въехать в удивительно убогое место.
Не то чтобы военно-морская часть не имела своих привлекательных моментов. Как, например, огромнейшая зацементированная яма для осмотра военных кораблей с надписью — «ДОК. 14-й ВОЕННО-МОРСКОЙ ОКРУГ» или угольная станция с причалом, железнодорожной колеей и подъемниками. Или Форд-Айленд, как объяснил наш водитель, где располагался аэродром и стояли неуклюжие самолеты.