— Прекрасная была речь, К. Д.
— Моя или Келли?
— На самом деле — обе.
— Ты должен вернуться к работе.
— Какого черта? Дело закончено. Самое время вернуться в Чикаго.
Он покачал головой — нет, и неуправляемые волосы упали ему на глаза.
— Вовсе нет. Мы только начинаем сражение. — Он криво улыбнулся. — Теперь я намерен негодующе реветь, и кричать на все лады о несправедливости и бушевать, как школьный задира, вести себя так неожиданно, как дьявол, если произойдет, что мои клиенты будут признаны невиновными... но, Нат, нам повезет, если удастся исключить непредумышленное убийство.
— Вы так считаете? Ваша заключительная речь была блестящей...
Оглядевшись и убедившись, что никто — даже Руби — нас не слышит, он положил мне на плечо руку и прошептал:
— Я подам прошение о помиловании губернатору, а на материке нажмут пресса и политики, и это мне поможет... но раз и навсегда, я должен знать правду об этом проклятом изнасиловании.
— К. Д., откуда такая уверенность, что ваших клиентов не оправдают?
Он ухмыльнулся.
— Я понял это в ту минуту, когда увидел эти темные лица жюри присяжных. Я все время распространялся об этом деле в газетах. Это единственное место, где можно выиграть это дело. А теперь иди поужинай с нами у Янга... а потом снова за работу, сынок!
Кто я был такой, чтобы спорить с Кларенсом Дэрроу?
Глава 17
Чанг Апана предлагал мне содействие и уже оказывал его с помощью местных копов, и в наилучшем виде. Теперь я попросил его сопроводить меня в ту часть города, куда редко отваживаются заходить туристы, особенно белые.
Ему не хотелось, но я настаивал.
— Этот слух насчет другой группы ребят, — сказал я, — должен же найтись кто-нибудь, кто назовет их имена. Я не собираюсь искать ответ на пляже перед «Ройял Гавайен».
— Ладно, но только днем, — предупредил он. — Чанг уже не так молод, как раньше. А темные ночи в порту не всегда благоприятны для белых лиц.
— Прекрасно. Ведите.
На Ривер-стрит, напротив доков, протянувшихся вдоль Нуануу-стрит, располагались разные заведения с убогими фасадами — ломбарды, китайские кафешки, а по большей части, лавчонки, полки которых были уставлены склянками и тростниковыми корзинами с таким экзотическим содержимым, как сухие морские водоросли, имбирный корень, акульи плавники и скелеты морских коньков.
Разговоры между Чангом и владельцами заведений велись на кантонском диалекте, и я ничего не понимал, за исключением того, с каким страхом и почтением относились в самом опасном районе города к этому морщинистому и высохшему человеку, обладателю шрама на похожем на скелет лице.
— Этот Фу Манчу был в три раза толще вас и в три раза моложе, — сказал я, указывая большим пальцем на пахнущую плесенью дыру, откуда мы только что вышли.
— Если бы сила была всё, — проговорил Чанг, — тигр не боялся бы скорпиона.
— А какое жало в вашем хвосте?
Двигался он быстро, и хоть ноги у меня были значительно длиннее, успеть за ним — это надо было суметь.
— Они помнят Чанга, каким он был много лет назад. Я сделал имя, бегая по игорным домам и опиумным притонам. Они давно не видели меня здесь, а теперь я показываюсь, когда они знают, что полиция хочет смыть с себя грязь дела Мэсси.
— И они не горят желанием оказаться главной ударной силой в новом расколе, призванном восстановить репутацию управления.
— Правильно. Поэтому, я думаю, они будут рады помочь Чангу Апане.
— Тогда почему мы еще ничего не выяснили?
Он пожал на ходу плечами.
— Нечего выяснять. Все слышат о второй группе. Никто не слышит имен.
Целых два дня мы тратили лучшее время суток, пробираясь по темным улочкам, кривым тропкам и узким переулкам, по одной немощеной улочке за другой, где, если раскинуть руки, можно коснуться домов по обе ее стороны. Я так и не привык к тяжелой сладкой вони близлежащего завода по переработке ананасов, которая смешивалась с соленым запахом болотистой местности у подножия города. А по сравнению с провалившимися балконами и шаткими деревянными лестницами многоэтажных домов гетто моего детства — Максвел-стрит — показалось мне раем.
Чанг расспрашивал проституток, сутенеров, отребье разного сорта, иногда по-гавайски, иногда на кантонском диалекте, случалось по-японски, названия улочек были несколько возбуждающи, чтобы чувствовать себя там уютно: Кровавый Город, переулок Глубинной Атаки, Полакра Ада. В Аала-парке Чанг разговаривал с разными подозрительными типами и торговцами контрабандным спиртным. Однако в Квартале Москитов волнующе красивая и волнующе молодо выглядевшая проститутка в красном шелковом обтягивающем платье сказала ему что-то, отчего у него загорелись глаза.
Он крепко схватил ее за руку и застрочил на кантонском диалекте. Перепуганная до смерти, она в ответ тоже выплеснула на него поток фраз на том же диалекте, но, похоже, повторяла сказанное раньше, только громче.
Теперь Чанг пошел по-настоящему быстро.
— Что она сказала, Чанг?
— Ничего. Сумасшедшая.
— Что она сказала? Она назвала вам имя?
— Тупик.
— Что? Чанг, мне же показалось, что она сказала что-то важное?
Но он больше ничего на эту тему не сказал, а солнце начало склоняться к закату, и для белого человека из Чикаго лучше всего было направиться на более дружественную территорию. Мы подошли к нашим автомобилям, оставленным на Беретания-стрит, и Чанг остановился у своей модели Т.
— Очень жаль, что не смог помочь, — сказал Чанг.
— Завтра продолжим с того места, где остановились?
— Нет. Больше негде спрашивать.
— Эй, мы обошли еще не все дома в том районе.
Кроличий садок трущоб по соседству включал и дом покойного Джо Кахахаваи.
— При всем уважении, — сказал Чанг, — я снимаю предложение дальнейшей помощи.
И маленький человечек забрался в свою машину и уехал.
— Какого черта, — произнес я, ни к кому не обращаясь.
Прежде чем возвращаться в Вайкики, я воспользовался услугами платного телефона и связался с Лейзером, находившимся в отеле Янга.
— Что-нибудь новое?
— Рад, что вы позвонили, — сказал он. — Мы как раз уезжаем в суд. Вердикт вынесен.
— Иисусе! Сколько же это заняло времени?
— Пятьдесят часов. Два часа назад судья спросил присяжных, смогут ли они, по их мнению, вынести вердикт... мы все думали, что присяжные опять не придут к согласию, как в деле Ала-Моана... но они сказали, что смогут. И смогли. Увидимся там?
— Увидимся там.
Дэрроу был прав — это оказалось непредумышленное убийство.
Когда служащий суда читал вердикт, Талия встала рядом со своим мужем, словно была одной из обвиняемых. Все четверо были признаны в равной мере виновными, но было «рекомендовано смягчение приговора»
Подсудимые перенесли процедуру стоически: на губах миссис Фортескью играла слабая улыбка, Томми стоял прямо, Лорд тоже, Джоунс, правда, грыз ногти. А вот Талия полностью потеряла над собой контроль — плакала и причитала.
Перекрывая рыдания Талии, судья назначил вынесение приговора через неделю, а прокурор Келли согласился на то, чтобы до того времени заключенных держали под военно-морской стражей на «Элтоне». Судья поблагодарил и отпустил суд.
Талия все плакала, но Томми неожиданно резко бросил ей: «Соберись!», и она успокоилась.
Публика уходила, журналисты наседали. Зная, что находится под их бдительным оком, Дэрроу подошел к Келли, пожал прокурору руку и произнес: «Поздравляю». Невозмутимый Чанг Апана терпеливо ждал, чтобы проводить обвиняемых к машине береговой охраны, и позволил Лорду и Джоунсу пожать руку Келли и объявить, что они не питают к нему никаких недобрых чувств.