— ...Я должен просить вас покинуть Гавайи, вместе с нами, как только я улажу этот вопрос с губернатором.
Взгляд Талии стал напряженным.
— Что вы хотите этим сказать?
— Здесь, в Гонолулу, и на материке общественность начнет требовать повторного суда над ребятами, которых вы обвинили. Мне нужно, чтобы вы избавили себя от мучительной пытки — дачи показаний в третий раз, мне нужно, чтобы вы вернулись на материк и никогда не возвращались в эти края.
Она улыбнулась, это была улыбка удивления.
— Вы не можете просить об этом. Вы не можете просить меня забыть, что со мной сделали. Чтобы я позволила этим ужасным черным подонкам уйти, после того, что они со мной сделали!
Он решительно покачал головой — нет.
— Второго суда по делу Ала-Моана быть не должно.
— Нет, вы ошибаетесь... он должен быть. Иначе вы приговариваете меня к пожизненным сплетням и унижению, навсегда подвергнув сомнению мое слово и мою репутацию.
Теперь Дэрроу смотрел на нее с сожалением. Он затянулся, а когда выдохнул, то дым смешался с вздохом. Он неохотно кивнул мне.
Я кивнул в ответ, взял со стоявшего перед нами кофейного столика конверт из манильской бумаги и достал из него тюремные списки Дэниела Лаймана и Луи Каикапу. Передал их Талии.
Она озадаченно посмотрела на них, пожав плечами, бросила на стол и спросила:
— Это должно что-то значить для меня? Кто эти люди?
Я взглянул на Дэрроу, он снова вздохнул и снова кивнул.
Я сказал:
— Это двое из трех напавших на вас мужчин.
Ее озадаченность сменилась недоумением, раздраженно сузились глаза, дернулись уголки губ.
— Зачем вы это говорите? Кахахаваи, Ида и остальные, вот кто напал, и вы знаете, что это те...
— ...те, кого вы обвинили, — сказал я. — А эти двое... — и я указал на снимки, лежащие на столе, те, кто на самом деле схватил вас.
— Вы ненормальный. Ненормальный! Мистер Дэрроу, я должна слушать этот бред?
Дэрроу только кивнул с непроницаемым видом.
Я продолжал:
— Я собираюсь рассказать вам о преимуществах сомнений и предположить, что вы ошиблись в том, сколько всего их было в машине... что вполне естественно, учитывая что из-за преэклампсии, которой вы страдаете, ваше зрение упало до очень низкого уровня.
В ее глазах отразилась тревога, кровь отлила от лица, превратив его в белую маску театра Кабуки.
— Да, дорогая, — мягко, сочувственно произнес Дэрроу, — мы знаем о состоянии вашего здоровья. Вы полагаете, что наш общий друг доктор Портер скроет это от меня?
— О, как он мог!— воскликнула она, и в голосе ее смешались отчаяние и негодование. — Это были частные визиты пациента к врачу...
— Извините, Талия, но на этот раз вам нечего разорвать, — сказал я. — Вы не можете опровергнуть эти факты.
Она прикрыла рот рукой.
— Мне... мне дурно.
Дэрроу сердито посмотрел на меня, он предупреждал, чтобы я не был слишком суров с девушкой.
— Если вам надо в ванную комнату, дорогая... — начал он.
— Нет. — Она убрала ладонь ото рта, сложила руки на коленях. Ее лицо превратилось в ничего не выражающую маску. — Нет.
— Мы также знаем, что не было никакой беременности, — сказал Дэрроу. — Но это не означает, что ваш страх забеременеть был от этого меньше...
Она ничего не сказала. Она почти застыла, почти — только ее глаза перебегали с Дэрроу на меня, пока мы говорили.
— Миссис Мэсси... Талия, — заговорил я, — то, что я собираюсь вам сказать, известно только мистеру Дэрроу и мне.
Она кивнула Дэрроу, но обратилась ко мне:
— Он не мой адвокат, он адвокат Томми. Я стану продолжать только в том случае, если эта беседа является беседой между адвокатом и его клиентом.
— Совершенно справедливо, дорогая, — сказал Дэрроу. — Поскольку вы — супруга моего клиента, конфиденциальность распространяется и на вас. Эта беседа, вне всякого сомнения, вписывается в рамки дела Томми.
Теперь она посмотрела на Дэрроу и кивнула в мою сторону.
— А как же он?
— Он мой следователь. Он связан той же обязанностью сохранения тайны клиента.
Она подумала и, кивнув, произнесла:
— Тогда мы можем продолжать.
— Прекрасно, дорогая. Позволим мистеру Геллеру поведать нам, что ему удалось узнать за последние несколько недель.
Холодный, презрительный взгляд ее коровьих глаз обратился на меня.
Я начал:
— Пока ваш муж отсутствовал на дежурствах, вы завели роман с лейтенантом Брэдфордом. По каким-то причинам у вас произошел разрыв, и, чтобы досадить ему, вы связались с парнем-музыкантом по имени Сэмми.
У нее задрожали губы, она вздернула подбородок, совсем как ее мать на суде.
— В тот вечер вы не хотели идти в «Ала-Ваи», — продолжал я, — потому знали, что там будет Брэдфорд и что это одно из любимых мест отдыха Сэмми. И явиться с мужем туда, где будут оба любовника, бывший и нынешний, представлялось не совсем... разумным.
Она издала горлом звук, похожий на смех.
— Это лишь ваше предположение. Просто новые глупые сплетни, новые грязные слухи...
— Нет. Вас видели, когда вы разговаривали с Сэмми как раз перед тем, как уйти из «Ала-Ваи» прогуляться... сразу после того, как вы дали пощечину лейтенанту Стокдейлу за то, что он назвал вас... оскорбил вас. Видите ли, Талия, Сэмми вел себя не слишком достойно. Он рассказал своим дружкам, что у вас с ним роман... и рассказал им, что он видел.
— Никто ничего не видел, — бросила она, но в глазах у нее уверенности не было.
— Сэмми видел, что за вами пошел Брэдфорд, и шел за Брэдфордом все время, пока вы ссорились. Сэмми также видел полную местных ребят машину, которая остановилась за поворотом. Они свистнули вам, давая понять, что оценили ваши прелести... он видел и слышал, как вы соответствующим образом отозвались, возможно, чтобы заставить Брэдфорда ревновать. Брэдфорд плюнул на все и ушел, а когда Сэмми увидел, кто эти ребята... — я постучал пальцем по фотографиям Лаймана и Каикапу, — он понял, что вы попали в переделку. — Это были жестокие, опасные, опустившиеся типы — уголовные преступники. Сэмми бросился туда, попытался вам помочь, но его просто отпихнули. Вы ведь никогда не упоминали об этом в ваших рассказах, не так ли, Талия? О присутствии Сэмми. Вы не могли сказать о нем, верно? Иначе всплыла бы ваша интрижка с цветным парнем. Не могли упомянуть и о Брэдфорде... той же ночью, когда его арестовала полиция, вы успокоили его, дав понять, что не станете впутывать его в это дело, сказали, чтобы он не волновался.
У нее дрожали губы и подбородок, в глазах стояли слезы.
— На меня напали. Меня избили. Изнасиловали.
Я пожал плечами.
— Может быть, вас и изнасиловали...
— Может быть!
Она кинулась на меня, размахивая кулаками, готовая ударить, но я схватил ее за запястья, лицо Талии оказалось в нескольких дюймах от моего, на нем последовательно отразились ярость, стыд, отчаяние...
Я почувствовал, что она остыла, и отпустил ее.
Она отодвинулась и едва слышно прошептала:
— Я... я... мне плохо.
Бросилась в ванную комнату и захлопнула за собой дверь.
— Ты слишком резок с ней, — прошептал Дэрроу, поднимая руку. — Попытайся понять, что она находится в аду.
— Джо Кахахаваи находится в земле, — напомнил я. — И не забывайте, вы не верите в ад.
— О нет, я верю в ад, Нат. Он здесь, на земле... и она в нем находится. Полегче.
— Скорее всего причина, по которой она заработала сломанную челюсть, — сказал я, — кроется в том, что она не подошла к этим ребятам. Из того, что сказал Сэмми, когда пытался вмешаться, Лайман и Каикапу, возможно, поняли, что им попалась жена морского офицера, а не проститутка или другая распущенная особа. Поэтому они избили ее, отняли сумочку и вышвырнули на дорогу.
— Они могли и изнасиловать ее.
— Могли, — согласился я.
Звук смываемой воды известил о скором возвращении Талии.