— Она нужна нам в качестве союзницы, — напомнил Дэрроу.
Я кивнул и перевел дыхание, когда дверь ванной комнаты открылась и Талия медленно двинулась к нам, она шла поникнув головой и опустив плечи, словно придавленная стыдом.
Она заняла свое место на софе, но села как можно дальше от меня.
— Меня изнасиловали,— сказала она с гордостью и дрожью в голосе. — Джо Кахахаваи, Хорса Ида и остальные... — она показала на лежавшие на столе снимки, — ...а не эти.
— По словам Сэмми, — сказал я, — в машину с парусиновым верхом вас затащили Лайман и Каикапу. Там был еще один парень, но его никто не знает, какой-то филиппинец.
— Где... где Сэмми?
— В Лос-Анджелесе.
— Вы с ним говорили?
— Неважно, где я раздобыл эти сведения.
— А важно то, — вмешался Дэрроу, — что если Нат сумел это раскопать, значит может и кто-нибудь другой. Полиция подвергалась реорганизации, и второй процесс по делу Ала-Моана означает новое, всесторонне расследование. Губернатор поговаривает о том, чтобы пригласить агентов ФБР.
Она нахмурилась, проглотила комок в горле.
— Талия, — сказал я, — вы не виноваты, что некомпетентные полицейские преподнесли вам на блюдечке не тех ребят. Они практически заставили вас опознать Иду и остальных.
Она сощурилась — она думала. Дэрроу улыбался мне, я наконец-то действовал полегче. Но я не хотел. Я знал, что могла быть еще одна причина, по которой Талия опознала не тех. Сэмми мог велеть ей не опознавать Лаймана и Каикапу, потому что тогда и его, и ее жизнь были бы в опасности.
Но ей нужно было найти кого-нибудь, чтобы защитить свое доброе имя, свою честь жены морского офицера, свой статус члена видной семьи. Может, она подумала, что ребят Ала-Моана не осудят, но пошли слухи, и Талия была поставлена перед отчаянной необходимостью принести этих невиновных ребят, всего лишь «ниггеров», в конце концов, в жертву на алтарь своей репутации и своего брака.
Вот что мне хотелось бросить ей в лицо.
Но вместо этого я сказал.
— Подумайте о себе. Уезжайте с острова. Томми дадут место в Штатах, можете поставить на что угодно. Покончите с этой безобразной историей.
Дэрроу наклонился вперед и похлопал ее по сложенным рукам.
— Он прав, дорогая. Пора... пора возвращаться домой.
Она закивала. Потом глубоко вздохнула, поднялась и расправила платье.
— Хорошо. Если так будет лучше для Томми и мамы.
Он встал и, с умным видом кивая, сжал ее руки в своих.
— Так будет лучше, дорогая. Зачем подвергать себя ненужным испытаниям? А теперь я должен вас предупредить, что вам наверняка пришлют повестки с вызовом в суд для дачи показаний как истицы на новом процессе Ала-Моана. Прокурор Келли должен будет это сделать, чтобы сохранить лицо...
— Он ужасный человек.
— Он содействует мне, дорогая, а это главное. Я тоже буду произносить разные речи, но все это будет делаться для отвода глаз. Поняли? То, что слышит публика, и то, что происходит на самом деле, две разные вещи.
Надо бы передать это Чангу Апане, хотя уяснить это следовало бы именно Талии Мэсси.
Я тоже поднялся. Выдавил из себя улыбку.
Она пристально посмотрела на меня своими глазами навыкате.
— Никто не знает о том, что вы узнали, мистер Геллер? Только вы и мистер Дэрроу? Даже мистер Лейзер?
— Никто, — сказал я.
— Вы не расскажете Изабелле...
— Нет.
— Я не хочу, чтобы Томми знал об этой лжи.
— Это не...
За ее спиной Дэрроу знаком попросил меня не заканчивать предложение.
— ...входит в наши планы.
Она улыбнулась, облегченно вздохнула и сказала:
— Что ж, тогда... я, пожалуй, присоединюсь к Изабелле, миссис Дэрроу и мистеру Лейзеру. Мне нужно выпить чаю, чтобы утихомирить желудок.
Взяв Талию за руку, Дэрроу проводил ее до двери, оживленно болтая с ней, успокаивая, приглаживая ее взъерошенные перышки, и наконец она ушла.
Дэрроу медленно повернулся ко мне и сказал:
— Спасибо, Нат. Теперь мы можем сделать для наших клиентов то, что нужно.
— А как насчет того, чтобы как-то помочь несчастным ублюдкам, которых ложно обвинила эта сука?
Он подошел и положил руку мне на плечо.
— Успокойся... не суди Талию слишком строго. В этом деле она была первой жертвой и все еще страдает.
— А как же парни Ала-Моана?
Неуклюже прошествовав к своему креслу, Дэрроу уселся в него, вернул ноги на скамеечку и сложил руки на обширном животе.
— С помощью Талии мы устроим и это дело. Повторного слушания не будет.
Я сел напротив него, на то место, где сидела Талия.
— Их сторонники требуют полного оправдания. Вы видели газеты... местное цветное население, подогреваемое принцессой Как-там-ее, считает, что ребята Ала-Моана заслуживают полного очищения от этой грязи. — Я махнул рукой в сторону фотографий Лаймана и Каикапу. — Я понимаю, что настоящие плохие мальчики уже получили свое — и надолго, и это радует. Но в глазах общества Хорас Ида и его приятели навсегда останутся с клеймом насильников.
— Со временем дело будет официально закрыто за неимением достаточных улик. — Он пожал плечами. — Совсем закрыть такое дело нет никакой возможности. Во всяком случае, не полностью. В глазах белого населения, здесь и дома, да, ребята Ала-Моана навсегда останутся насильниками. А для множества этнических групп, населяющих этот остров, — они герои, возможно, трагические герои, но все равно герои... а Джозеф Кахахаваи — герой-мученик.
— Наверное.
Дэрроу невесело засмеялся.
— Как по-твоему, Нат? — Он кивнул в сторону снимков Лаймана и Каикапу. — Твое подкрепленное информацией мнение — они изнасиловали ее? Или просто ограбили, избили и вышвырнули?
— Не знаю, — сказал я, — и мне все равно.
Дэрроу покачал головой и печально улыбнулся.
— Не позволяй себе так быстро зачерстветь, сынок. Эта бедная девушка вышла прогуляться под луной и вернулась искалеченная на всю жизнь...
— Джо Кахахаваи вышел на утреннюю прогулку и вообще не вернулся домой.
Дэрроу медленно кивнул, и глаза его увлажнились.
— Ты должен научиться сберегать львиную долю своей жалости к живым, Нат... мертвые окончили свои страдания.
— А как насчет Хораса Иды и его дружков? Они живы... за одним маленьким исключением. Вы, наконец, собираетесь с ними встретиться?
Болезненная морщина прорезала его лоб.
— Ты же знаешь, что я не могу этого сделать. Ты знаешь, что я никогда не смогу этого сделать.
Подходило время его послеполуденного отдыха, и я ушел, в последний раз попросив его тогда встретиться с Идой и остальными.
Однако ходят слухи — неясные, но продолжающиеся и по сей день, — что старик и обвиняемые по делу Ала-Моана обедали вместе в уединенной комнате в заведении Лау И Чинга и что во время той единственной и странной встречи о деле напомнил только произнесенный К. Д. тост за одно пустое место за столом.
Глава 21
Даже Гавайи не смогли привнести ничего особенного в красоту майского утра. Солнце пробивалось сквозь большие листья пальм, а душный ветерок шевелил листья поменьше. На тротуаре толпились журналисты, которым накануне вечером сообщили, что приговор будет вынесен на два дня раньше. Единственное, что омрачало этот прекрасный день, — недовольное ворчание на удивление скромной толпы газетчиков, раздраженных запретом губернатора Джадда на присутствие в зале суда публики. Туда пустят только непосредственно причастных к делу или освещающих его.
Было почти десять, а я находился здесь с девяти, сопровождая Дэрроу и Лейзера. Старик встретился тут с Келли, они исчезли в комнатах судьи Дэвиса, и с тех пор от них не было ни слуху ни духу. Лейзер уже сидел внутри за столом защиты. А я прислонился к постаменту памятника королю Камехамехе и просто наслаждался утром. Скоро я вернусь в Чикаго и стану свидетелем того, как душное лето вытеснит весну.
К тротуару подкатили четыре военно-морских автомобиля, в первом и в последнем ехали вооруженные морские пехотинцы, Томми, Талия и миссис Фортескью прибыли во второй, Джоунс и Лорд в третьей. Их встретил Чанг Апана и проводил сквозь толпу наседавших газетчиков, которые выкрикивали вопросы, остававшиеся без ответа.