Мелодия очаровывала, влекла за собой, унося мысли в таинственные чертоги ночи. Теперь и смертные, пусть и ненадолго, пусть один-единственный раз в жизни, получали возможность прикоснуться к неведомому миру оживших сказаний, первых проклятий и мрачной обреченности, таившей в себе столько манящего романтизма, что сердце сжималось в груди. Зрители сидели молча, объединенные печальной симфонией звуков, полных потусторонней красоты и гармонии. Свет рампы засиял десятками огней, и сцена превратилась в бальный зал огромного дворца. Лучи играли на золоченых колоннах, освещали прекрасные фрески на стенах. Глядя на все это великолепие, Дракула едва не поперхнулся от неожиданности, узнав в дорогостоящих декорациях элементы своей летней резиденции в Будапеште: массивный фасад дворца, внутреннее убранство, красивый сад, фонтан у главного входа.
— Вот мерзавец, — прошипел он, едва сдерживая собственный гнев. На сцене перед глазами и смертных, и вампиром разыгрывалась картина его собственной жизни, а точнее его поражения от руки Мираксиса – большей насмешки нельзя было и представить.
— Видимо, не один ты обладаешь искрометным юмором, — толкнув графа локтем в бок, усмехнулся охотник, явно позабавленный этим конфузом.
— Лучше не зли меня, — рявкнул вампир, — иначе я проверю силу этого ятагана на тебе.
— Тише, — шикнули на них напомазанные кумушки, сидящие в соседних ложах. Не желая привлекать к себе лишнего внимания, товарищи замолчали, погрузившись в представление.
На сцене возникла темная фигура, которая тяжело ступала между рядами липовых деревьев, пока не очутилась в ярком пятне света. Актер, облаченный в черные доспехи и шлем, скрывающий его лицо, в одной руке волочил окровавленный меч, подчеркнуто демонстрируя ее публике, в другой — завоеванное, изодранное в клочья красное знамя, на котором серебрилась окровавленная луна. Тяжело дыша, мужчина сбросил себя шлем, и среди публики прокатился оживленный шепоток. Параллель была слишком явная, а потому люди не могли не узнать в склонившемся на одно колено воине грозного властителя Трансильвании.
Душа Дракулы отозвалась на это действо без страха, но с каким-то чувством отвращения, разнившегося с ощущениями толпы, которая едва сдерживала ликование, глядя на волшебное очарование хрупких декораций, на мистическую тайну мира бессмертных, окутывавшую сцену, где фигура в широком алом плаще, согнувшись подобно раненному зверю, готова была взывать к силам преисподней, вызывая в зале невольные возгласы, вздохи и шепот. Движения актера были полны завораживающей силы, как и четкий ритм музыки, держащей всех в напряжении.
— Да он издевается! — демонстративно закатив глаза, произнёс граф, скрестив руки на груди. Признаться, негодование вампира забавляло не только охотника. Девушки тоже многозначно переглянулись. Мираксис был тем, кто знал историю Влада с того самого момента, как последний принял вечность в дар, а потому Дракула, не знавший о том, какой поворот приобретет это представление и какие тайны его души сегодня откроются широкой публике, был сильно раздражен. Ван Хелсинг уже собирался ответить ему очередной остротой, но пение, огласившее зал, заставило его прикусить язык.
— Я прожил жизнь, тщеславием ослепленный, пытаясь обуздать губительную власть, на муки адские навеки обреченный, я за корону продал пламенную страсть, что путь в ночи́ мне освещала, когда в погоне роковой судьба меня со смертью обвенчала, навеки отобрав души покой. Я предан был отцом коварным, что за личиной доброты, желая стать правителем державным, в осколки разметал мои мечты.
— А у тебя оказывается неплохой голос! — усмехнулся охотник. — Я близок к тому, чтобы прослезиться!
— Ты играешь с огнем, Гэбриэл! — прорычал граф.
В это мгновение за спиной персонажа, воплотившего образ Дракулы, появилась темная фигура, занесшая кинжал над его головой. Мелодия сменилась на еще более печальную, и поистине ангельский голос тенора разнесся по залу, заставляя всех затаить дыхание.
— Мой друг, я каюсь пред тобою в грехах, что совершил в пылу́; изменница-судьба меж нами пролегла стеною, мне век не смыть свою вину. Сюда я послан небесами, и крылья здесь сложу свои — засыплет вечность пусть песками все преступления мои. В одну ловушку нас втроем страсть запретная поймала. В одной ладье мы все плывем, но места в ней для нас там мало. И кто-то должен уступить, пойти ко дну с тяжелым грузом, прошу, мой брат, меня простить — в любви соперник мне не нужен!
С этими словами певец вонзил бутафорский нож в спину своего товарища, опустившись на колени подле его тела. В этот миг свет рампы озарил сцену алым светом, а музыка загремела с такой силой, что многие зрители, не ожидавшие такого поворота событий, подскочили на своих местах. Дракула перевел взгляд на Ван Хелсинга, лицо которого по цвету сравнялось с рубашкой.
— А знаешь, возможно, ты и прав. Опера начинает мне нравиться: подумать только, вся ангельская сущность заключена в нескольких четверостишиях, — усмехнулся граф, встретившись с испепеляющим взглядом охотника.
— Все было не так! — прошипел он в ответ.
— Полно тебе, Гэбриэл, твое предательство увековечит искусство! Не волнуйся, я принимаю твое покаяние, как говорится: «Господь нас рассудит!»
На сцене век за веком разворачивалась жизнь Дракулы, начиная с момента обращения. Те годы, что он пытался предать забвению, открывались зрителям, как раскрытая книга. На проверку, постановка оказалась очень глубокомысленной, ибо в ней поднималась одна из основных проблем бессмертных — трагедия молодого вампира. Не многие из них, получая вечность в дар, могли без помощи наставника пережить свой первый год. Анна знала об этом не понаслышке, но даже подумать не могла, что подобная участь могла постигнуть и грозного властителя ночи.
Опера представила графа таким, каким в первые годы после обращения видел его Мираксис: слабым, потерявшемся, наполненным жаждой мести, злобой, страхом перед безумным пиршеством теней и кровавой вакханалией. Видимо, даже для жестокого тирана и убийцы, коим его считали в смертной жизни, маска вампира была тяжким бременем. Годы сменялись десятилетиями, а те плавно перетекали в века. Его сила и знания крепли, а вместе с ними крепла и уверенность в том, что истинным счастьем, вершиной эволюции бессмертных, является полный отказ от чувств. С каждым годом в его душе оставалось все меньше человечности, пока она окончательно не обратилась в глыбу льда, погрузив Владислава в бездонные океаны крови.
В какой-то момент Анна поймала себя на мысли, что как завороженная смотрит на сцену, стараясь не упустить ни единого слова, ни единого жеста актеров, ибо там разворачивались события, которые сокрыла от нее даже кровь Дракулы. Видимо, со временем подобные ему могли корректировать память крови, скрывать ее от молодых сородичей, и лишь сила Древних или равных могла надломить эту печать, не оставив ни грамма тайн.
Второй акт был полностью посвящен жизни Мираксиса, тысячелетнему поиску золотой скрижали Лилит и входа в Пустошь Каинитов. Как бы ни крепка была ненависть Владислава, он не мог отрицать, что его наставник проделал поистине титаническую работу, заставив ожить древние легенды, однако с поистине душевным волнением их квартет ждал третьего акта, которому суждено было стать кульминацией этого представления.
Музыка изменилась, а вместе с ней изменился и ход событий. Из союзников и друзей Дракула и Мираксис превратились во врагов, стоящих на противоположных берегах реки времени. Все знали, что последний бой был неизбежен и ждали его с замиранием сердец; публика пребывала в молчаливом ожидании, став участником действа, даже не подозревая о том, сколь реальны были эти события.