— И это все, на что ты способен? — едва сдерживая душивший его смех, произнес бывший наставник. — Как примитивно.
И вдруг Владислав замер в уже начатом движении, рука с ятаганом задрожала и бессильно упала, а сам он как-то обмяк, повалившись на спину. Внезапная боль, которой он не мог противостоять, пронзила все его тело, раздирая на части изнутри. Мираксис сбросил его с себя и рванулся к священному оружию.
— И это великий граф Владислав Дракула?! — усмехнулся старейшина, крутя в своих руках рукоять ятагана. — Это просто смешно: признаюсь, легенды сильно превзошли того, о ком слагались. Ты, видимо, позабыл о том, что я являюсь непревзойденным мастером внушения. Что ж, если это ваша последняя надежда, пусть она навек угаснет, — вампир положил клинок плашмя, уперев рукоять под углом, и, собрав всю свою тысячелетнюю силу, нанес сокрушительный удар ногой, переломив оружие пополам. Клинок с лязгом ударился о пол, и символы, горевшие на его лезвии синим пламенем, погасли. — Ну а теперь, мой друг, настало время проститься, на этот раз я вырву твое нечестивое сердце, — Мираксис поднял обессиленное тело графа над собой, заглянув в глаза своего врага.
Пронзительно закричала Анна: страшный, дикий, звериный глас разорвал ее грудь, — казалось, он мог поднять на ноги мертвых, чьи тела усеяли пол Атенеума.
— «Надо же, о каких пустяках думаешь перед смертью! Вот и верь после этого в предсказания, в предназначение», — мысленно произнес граф, прокручивая перед померкшим взором строчки древнего пророчества. Они проиграли. Это конец! Сейчас он лелеял в сердце лишь одно желание: прекратить жалобный крик Анны. Он так и не успел с ней проститься, видимо, не судьба. Ему очень хотелось перед смертью услышать тишину. — «Я устал!» — шепнул он сам себе, откинув голову назад, силы покинули его вместе со светочем надежды.
Падение было безболезненным, будто он приземлился на пуховые перины, а не на жесткие холодные плиты. Разомкнув покрытые кровавой пеленой глаза, Дракула увидел Ван Хелсинга, набросившегося на Мираксиса, но тот, перекинув его через спину, прижал охотника к стене.
— А тебе, я смотрю, мало было предыдущего урока, — сдавив железную хватку на его шее, прошипел вампир. — Негоже обычному человеку вмешиваться в битву бессмертных, — приблизив свое лицо вплотную к охотнику, добавил он. Краем глаза Гэбриэл видел Анну, пытавшуюся помочь возлюбленному подняться на ноги, а потом была она — Селин. Она вбежала в зал в окровавленном платье, устремив на него голубые глаза, которые закрывала пелена слез. Прошла лишь секунда, а сотни мыслей пронеслись в его голове, зацепившись за одну-единственную: спасительную.
— «Любой мрак боится солнечного света», — охотник прокрутил в голове слова вампира. Тут же на ум пришли слова Мармирии о том, что победа в битве стоит великих жертв. Голова кружилась, слабость пугала, все тело немело, но мысль, ясная, как полуденное солнце, светилась в душе. — «Господи, молю, лишь на мгновение верни мне то, чего лишил меня столетия назад. Я уплачу любую цену, названную тобой. Я спущусь во льды Ада, я сгорю в огне Чистилища, но прошу, на одно лишь на мгновение верни мне крылья.
Никогда в жизни Ван Хелсинг не молил Создателя с такой неистовой верой, никогда еще ему не нужен был тот спасительный огонек, способный зажечь обреченные сердца. Возможно, они за свои прегрешения заслуживали самой жестокой расправы, но люди… люди, ставшие жертвами этого чудовища, точно не заслуживали такого печального конца. В ту же секунду огонь опалил его вены, и вновь обретенная сила, мощь которой он успел уже позабыть, наполнила его тело. Творец внял его мольбам, услышал последнюю песнь обреченных.
— Я не обычный человек! — перехватив запястье Мираксиса, проговорил охотник, победоносно сверкнув глазами.
— И кто же ты? — издевательски усмехнулся он.
— Я архангел Гавриил!
В то же мгновение за его спиной ослепительно засияли золотые крылья, раскинувшиеся в разные стороны, заняв добрую половину сцены. В глазах Мираксиса вспыхнула искра страха, он рванулся в сторону, но Гэбриэл перехватил его руки, притянув к себе. Казалось, что их поглотило сияние, вырывающееся из самых недр души, заставляя гореть его кожу праведным огнем.
— Быть не может, — прошипел Древний вампир, обращаясь крылатым монстром, окруженным черным ореолом энергии, похожей на ту, что хранила вход в адские врата.
Это была извечная битва добра и зла, света и тьмы, любви и ненависти. Все главные герои согласились пожертвовать собой ради того, чтобы восстановить порушенную гармонию, чтобы мир не поглотила вечная Тьма — в том был их главный подвиг, заставивший небеса послать им спасительный луч надежды, сиявший ярче дневного светила.
— Спаси их, — прокричал охотник, мельком взглянув на графа, поднесшего к рукам ладонь, пытаясь разглядеть хоть что-то в этом обжигающем сиянии. — Закройте глаза!
Дважды повторять не пришлось: подхватив девушек, Дракула прыгнул с ними в оркестровую яму, укрывая их сорванным занавесом, а потом и собственным плащом. Божественный свет, озаривший своды театра, с каждой секундой становился все ярче и обжигал сильнее. От этого огня не могли спасти ни сорванный бархат, ни плотный плащ, он проникал в самую душу, испепеляя тело изнутри. На несколько минут охотник будто превратился в феникса, возродившегося из пепла, который был послан на Землю с одной лишь целью — очистить ее от скверны.
Разве кто-нибудь из тех, кому волею судьбы пришлось стать свидетелями этого действа, посмел бы вновь сказать, что Господь покинул этот мир? Никогда больше сомнения не тронут их сердца, заставив усомниться в справедливости высших сил. Нет, они больше не будут поднимать взор, вглядываясь в манящую синеву, скрывающуюся за облаками. Они знали — небеса пусты, ибо ангелы сражались на земле.
— Гори в Аду! — прорычал Ван Хелсинг, мертвой хваткой вцепившись в Мираксиса, в страхе рвущегося из его пламенных объятий. Теперь охотник в очередной раз уверился в том, что, не испив чаши горького поражения, невозможно вкусить игристого вина победы, ибо падение закаляло волю. Истинный воин Бога должен был познать боль изгнания, унижение низвергнутого и при этом не потерять веру, чтобы обрести истинное могущество, и теперь, получив невиданную досель силу, он полыхал подобно солнцу, разгоняющему мрак ночи. В этой войне охотник стал самым грозным и совершенным оружием небес.
Мгновение спустя все тело вампира покрыли огромные язвы и ожоги, чернеющие и испепеляющие его изнутри. Он попытался молитвенно сложить руки, моля о пощаде, о ссылке в Ониксовый замок, но архангелы в своем праведном гневе не знали жалости. Лишь сильнее запылало священное пламя, вырываясь за пределы концертного зала, заставляя Атенеум полыхать в ночи́, став предвестником золотого рассвета. Театр будто обратился солнцем, горевшим на земле и взывающим к небожителям — поистине величественное зрелище, которого земля не видела с момента низвержения Люцифера, когда пламенный меч Серафима заставил полыхать небесные сферы.
Жар был нестерпимым, от него нельзя было укрыться. Подобно Мираксису, Дракула ощущал, как тлела и пузырилась его кожа, слышал постанывания девушек, которые не в силах были бороться с божественным сиянием. Оставалось только взывать к спасению. Но кого они, проклятые Богом создания, могли просить о милосердии? Будто гром, сотрясший каменные стены, раздался последний крик Мираксиса, а потом все стихло, золотое сияние угасло, и вокруг воцарилась мертвая пугающая тишина. В какой-то момент вампиру даже показалось, что он вновь перешел границу миров, оставшись на противоположном берегу жизни, но боль затягивающихся ран вернула ему ощущение реальности. Анна, дрожа всем телом, прильнула к его груди, все еще не веря, что иссякла кара небес. Селин же, не обращая внимания на свои раны, кинулась к сцене, оглядев картину бедствия испуганным взглядом.
На удивление, ни на одной из стен не осталось и следа от огненных поцелуев. Кругом царила разруха, и властвовала смерть, до сих пор пожинавшая души павших, среди которых, лежа около обугленных костей Мираксиса, тихо страдал архангел, собственным пламенем опаливший свои крылья.