— Остановись хотя бы на мгновение и послушай меня, — взмолился послушник, преграждая дорогу не в меру пылкому другу.
— Я уже однажды послушал тебя, отступился, вернулся в этот замок, пока Анна была в руках у этих чудовищ — больше, я не совершу такую оплошность, — отталкивая монаха в сторону, прорычал он. В этот момент на его лице отразилась звериная гримаса, заставившая похолодеть кровь в жилах Карла. Однако, сам не понимая откуда в нем такая смелость, он с силой ухватил Гэбриэла за плечо и притянул к себе.
— Чувства к Анне и ненависть к Дракуле застилают твои глаза пеленой, сквозь которую ты не можешь увидеть реальность. Той женщины, которую ты знал, больше нет! Она никогда не вернется! Никогда! У нас сейчас другие заботы — монстр Франкенштейна все еще в их руках. Я даже боюсь представить, что эти нелюди сделают с ним и какие последствия это может иметь! — практически прокричал он, сильнее сжимая пальцы, но тут же отскочил от охотника, как от огня, уставившись на кровавое пятно на груди, проступившее сквозь шерстяную рубаху. — Это же…
— Нет, это… — ухватившись за разодранную рану, которая теперь будто горела огнем, прошипел Ван Хелсинг.
— Это след от укуса! Тебя покусал оборотень! — стараясь подавить приступ паники, пролепетал Карл, вжавшись в стену. — Это значит, что с рождением полной луны ты станешь… — и тут его будто ударила молния, — ведь первое полнолуние — сегодня! Зов луны, зов крови — это может случиться в любое мгновение! — пролепетал послушник.
— Это не самая большая наша проблема, — будто не замечая его реакции, не слыша его слов, проговорил охотник. По правде сказать, он совсем позабыл о своем проклятии, начиная с того момента, как тело возлюбленной подбросили к порогу её собственного дома. Боль, отчаяние, безысходность настолько завладели его разумом, что даже саднившая рана на груди будто перестала напоминать о себе, отступив на второй план, уступая место ненависти, сжигавшей его душу. Он ненавидел вампиров, посмевших похитить принцессу; ненавидел Дракулу, решившего в угоду своей прихоти обречь ее душу на адские муки; ненавидел Карла за то, что посмел остановить его, когда он рвался в погоню; ненавидел себя за то, что не сумел защитить ее. Впервые в жизни ненависть захватила его настолько, что разум не мог найти в его голове ни одну спасительную мысль, способную вытащить его из этого бушующего океана страстей. Всегда выдержанный и рассудительный Ван Хелсинг будто превратился в безумца, поглощенного эмоциями. Кровь оборотня буквально закипала в его венах, заставляя повиноваться первобытным инстинктам, заложенным в каждом звере.
— Разве ты не видишь? — в сердцах бросил послушник. — Уже ничего нельзя изменить! Анна стала его невестой, а ты — слугой. Отныне ей судьбой предопределено возлечь с ним на кровавом ложе, а тебе, молчаливо склонив голову, созерцать картину ее грехопадения. Но, если Бог нас окончательно не оставил, то в память о той Анне, которую все мы так горячо любили, мы должны завершить начатое. Мы должны найти монстра, должны помешать планам Дракулы. Поверь мне, если бы она сейчас была с нами, ее душа желала бы этого больше всего на свете!
Услышанное будто отрезвило охотника, заставило его усмирить свой мозг, успокоиться. Потеряв последние силы, он буквально рухнул на небольшую кушетку, с треском просевшую под его весом, и обхватил голову руками. Мысли одна страшнее другой хаотично путались, заставляя сознание петлять по бесконечным лабиринтам разума, из которых, казалось, не было выхода. Мир рушился вокруг него, унося с собой во мрак все, что когда-то было дорого, а он лишь бессильно наблюдал, не сумев справиться с силами, его превосходящими. Сейчас сердце и разум буквально разрывали душу на части, довершая царивший вокруг него хаос внутренним противостоянием. Ван Хелсинг, как безумный, метался между двумя противоположными сферами: чувствами и долгом, осознавая собственное бессилие. При любом раскладе он сам загонял себя в ловушку, и выход из нее один — смерть. При этой мысли озноб прошелся по его коже, и Гэбриэл инстинктивно обернулся назад, будто желая проверить, прав ли был его враг, действительно ли костлявая старуха стоит за его спиной и протягивает к нему руки. Ничего кроме замысловатого рисунка на покрытой деревом стене не бросилось ему в глаза — лишь пустота, такая же, как отныне царила в его душе. Что ж, отныне ему было нечего терять, а значит, он мог вступить в бой без страха, без эмоций, без сердца, ибо оно раскололось на мелкие осколки, оставив только холодный разум, который укажет ему путь, не даст чужим мыслям проникнуть в его сознание супротив воли. В память об Анне он выполнит свой долг, а дальше пусть мир рушится, ему уже все равно.
— Пусть будет по-твоему, мы найдем монстра! — уже не сдерживая горечи, проговорил он.
Однако радости Карла от принятого его другом решения не суждено было продлиться долго — секундой спустя лицо охотника исказила звериная гримаса, а сам он согнулся буквально пополам от приступа острой боли, раздирающей на части его тело. Не помня себя от страха, Карл выскочил из зала, запирая за собой массивные двери, надеясь, что эта преграда если не остановит, то хотя бы сможет задержать его друга, ставшего на кровавый путь звериного безумия.
Тем временем Ван Хелсинг, практически полностью утратив контроль над своим телом, буквально задыхался от боли. Казалось, что все его кости начали ломаться одновременно, пронзая тело десятками кинжалов. Руки удлинились, обнажив огромные звериные когти, грудь неестественно изогнулась, покрываясь густой шерстью, язык отказывался повиноваться, и вместо членораздельной речи с ужасом для себя он услышал гортанное бормотание. Рассудок будто помрачился, и им всецело завладела жажда крови, неконтролируемое желание, которому Гэбриэл не только был не в силах, но и почему-то не хотел сопротивляться. Огромный зал стал тесным для него, давя со всех сторон массивными сводами; тогда, издав леденящий душу вой, Ван Хелсинг кинулся прочь из этого дома, круша мебель, разбивая стекла, пока, наконец, не вырвался на свободу.
Первый снег, едва укрывший тонким покрывалом промерзшую землю, разлетался в разные стороны на ветру, оседал на носу, застилал белесой пеленой глаза, обращаясь в воду от телесного огня. Вскоре нескончаемым темным полотном мимо него начали проплывать деревья, уводя его все дальше от города. Кровь, теплая, бегущая по венам, манящая — она стала для него, как наваждение, лишая рассудка. Вкусить плоть живого существа, трепещущего в его руках, было его единственным желанием, его проклятием.
Прогрохотавший выстрел и последовавшая за ним боль вырвали его из этих размышлений, ногу будто парализовало, и он, как подкошенный, упал на землю, хватая холодный воздух. Это была страшная мука, кровь будто закипела в венах, обжигая все сильнее. С каждым ударом сердца казалось, будто по венам растекается яд, отравляя все сильнее. Вскоре послышались тихие, почти невесомые шаги, а из тьмы начал вырисовываться хрупкий, но такой знакомый силуэт.
— «Анна!» — пронеслось у него в мозгу. — «Хм… боль возвращает сознание и ощущение реальности», — была вторая его мысль. — «Надо притаиться и напасть в тот момент, когда жертва не будет этого ожидать», — ворвался в его мысли голос зверя.
Тем временем девушка подошла ближе, осматривая неподвижно лежащего оборотня. К своему удивлению, она была вынуждена признать, что эта особь была значительно крупнее тех, с которыми ей приходилось иметь дело ранее. Они как будто принадлежали к разным видам, хотя и имели общего предка.
Когда она приблизилась к нему почти вплотную, Ван Хелсинг резко ухватил ее за ногу, подминая под себя, лишая всякой возможности двигаться. В этот момент девушка все же успела выхватить из голенища сапога небольшой кинжал и по самую рукоять вонзить в его бок оборотня. Острая боль обратилась в еще один приступ неконтролируемой ярости — прижав когтистую лапу к ее шее, Гэбриэл начал душить несчастную, заключая ее в свои стальные объятия. Издав протяжный хрип, эта уже знакомая незнакомка стала беспорядочно хватать воздух, пытаясь вырваться из его хватки, но чем больше он держал ее, тем быстрее затухал огонь в ее пронзительных голубых глазах. В ту секунду желание впиться в ее плоть охватило его с новой силой, но, приблизившись к белоснежной коже, он остановился, вдыхая ее аромат. Запах, исходивший от нее, не принадлежал живому существу — девушка была окружена каким-то темным ореолом, нарушать который ему не позволяли звериные инстинкты. Услужливый ум тут же подсказал ему ответ на эту загадку, а ненависть, горевшая в его душе совсем недавно, восстала, как феникс из пепла, обжигая изнутри. Убить! Он должен ее убить! Он должен отомстить предводителям ее клана за то, что они сделали с Анной, но, еще раз взглянув на ее лицо, решимость сдала свои позиции, оставив после себя лишь сомнения и вопросы, которые не оставляли его уже несколько дней.