— Так я могу рассчитывать на то, что завтра ты будешь сопровождать меня? — проговорил Дракула, разомкнув губы.
— Да, — практически простонала она, открывая глаза. Сказать по правде в этот момент ее рассудок был настолько опьянен этой навязанной ей близостью, что принцесса наверняка согласилась бы последовать за вампиром и на край света, если бы он того пожелал.
Граф снова прижал ее к своей груди, чувствуя, как страдания и сомнения, терзавшие душу принцессы все это время, постепенно рассеивались, а витавшие вокруг химеры погрузили несчастную в спокойный сон. Никогда бы Анна не подумала, что сможет забыться таким безмятежным сном в руках врага, до этого она даже не могла помыслить о подобном кощунстве. Но этот волшебный миг единения не принадлежал Богу, во имя которого она шла в бой; не принадлежал он и Дьяволу, низвергнуть которого мечтал каждый представитель ее рода; этот миг даже не принадлежал ее предкам, чьи души она желала охранить от ада. Он принадлежал только им, мужчине и женщине, которые сумели оставить позади свое прошлое, чтобы спасти будущее. Этот миг принадлежал лишь принцессе и вампиру, которые смогли отринуть былую вражду, чтобы навеки зажечь огонь, растопивший лед разбитых сердец.
========== Долг — твой стяг над головою ==========
— «Многие античные мыслители полагали, что вместе со смертью тела погибает и разум, и душа. Они уверяли людей в том, что жизнь — это последняя ступень бытия, переступив которую попадаешь лишь в пустоту, лишенную пространства и времени, а следовательно, и возможности осмыслить случившееся. Христианские священники, напротив, на каждой проповеди уверяли паству в том, что смерть — это лишь начало пути, переход души в новое, возвышенное состояние в качестве награды за безгрешное прошлое или же, наоборот, низвержение ее в чертоги ада за все грехи, которым она предавалась в течение жизни. О, как же все они ошибались!» — подумала Анна, открыв сомкнутые веки. — «Я умерла, мое сердце не бьется, но я все еще здесь, в этом особняке, проклятом Богом и людьми. Способность мыслить и чувствовать не оставила меня, душа по-прежнему разрывается на части. Чем не доказательство того, что все они, эти философы-схоластики, заблуждались! После смерти душу не ждет ничего: есть только «здесь» и «сейчас». Не существует ни ада, ни рая, кроме тех, что люди сами взрастили внутри себя, здесь, на земле, чтобы принудить прочих повиноваться воле сильнейших. Пожертвуй всё, что имеешь на благо Церкви, получишь отпущение грехов, а нет… так гореть тебе в огненной Геенне, пока прочие наслаждаются Божьей благодатью. Об этом говорят нам святые отцы. Но разве мой род мало пожертвовал на благо остальных? Состояние, жизни, души… так где же эта высшая справедливость? Отныне для меня закрыты двери любого святилища, мои предки утратили всякую надежду вознестись на небеса, а я…я даже в смерти не могу найти покоя. Такие, как я, как он, не живые, но и не мертвые, утопающие в крови, обреченные на вечное одиночество, проклятые Создателем. Изгои, изгнанные из общества, скрывающие за маской ненависти и страха свое истинное лицо, но жаждущие для себя иной доли, а потому желающие создать собственный мир, с которым я не желаю иметь ничего общего».
С каждым часом ей все больше казалось, что она начинает понимать, не оправдывать, а именно понимать своего врага, с которым по воле судьбы вынуждена была делить не только кров и пищу, но и собственную душу, а это уже была высшая степень близости, свыкнуться с которой она никак не могла. Приподнявшись с кровати, Анна оглядела небольшую комнату, освещенную тусклым светом единственной свечи. Покои были значительно меньше и скромнее, чем ее первая опочивальня. Все убранство составляла лишь поистине царская кровать, небольшой шкаф, стул да прикроватные тумбы, но в этой простоте было столь привычное ее сердцу очарование, которое она не променяла бы на всю роскошь этого дворца. На спинке стула, стоявшего у окна, в мерцающем свете переливалось небрежно брошенное платье цвета слоновой кости с расцветшими на сияющем атласе фиалками, а так же небольшая шелковая шаль, спадающая на пол струящимся каскадом. Лишь на мгновение поддавшись красоте этого наряда, равных которому она не видела еще ни разу в жизни, девушка коснулась нежнейшей ткани: тонкой и холодной, как и все вокруг. Тут же память услужливо напомнила ей об обещании, которое дал ее помутившийся разум, и Анна брезгливо отбросила эту диковинку в сторону, проклиная себя за подобную глупость.
— Должно быть, он принес меня сюда, когда я уснула! — прошептала она, подходя к балкону и отодвигая занавес. За огромным арочным окном бушевало осеннее ненастье. Порывы злого ветра бесцеремонно ворвались в покои, заставляя трепетать пламя свечи, рассеивающей царивший вокруг мрак.
Одно лишь воспоминание о случившемся в библиотеке всколыхнуло в ее душе целую бурю противоречивых эмоций, заставляя глаза полыхать от гнева, а сердце сжиматься от необъяснимого волнения. Коснувшись кончиками пальцев губ, девушка неосознанно пыталась возродить в душе огонь жаркого, но в тоже время нежного поцелуя, захватившего ее в то мгновение. К собственному стыду Анна была вынуждена признать, что ни разу в жизни не испытывала такого наслаждения, и если не ее душа, то тело готово было зайти дальше, утонуть в этом океане, поглотившим в тот момент ее волю и разум без остатка.
— Забудь, в который раз тебе повторяю. Это не твои мысли, не твои чувства, возможно, даже не твои ощущения. Это все его игры с твоим сознанием! — твердил ей рассудок. — Но что если это не так… что если свет и мрак в его сердце манят меня в равной степени и его воля тут не при чем? Этот поцелуй был подобен мёду и яду одновременно! Но разве возможно все это совместить и сохранить душу? Разумеется, нет! Так прекрати думать об этом, — процедила она в ответ на неуверенный ропот сердца, закрыв окно. — «Хочешь выжить — играй по тем же правилам, позволь ему почувствовать победу, рано или поздно он утратит бдительность и тогда…» — отозвался разум, — «тогда ты сможешь исполнить свое предназначение!»
Легкое движение за стеной заставило Анну на время распрощаться со своими мыслями. Только сейчас девушка заметила, что покои состоят из двух комнат, отгороженных друг от друга небольшой ширмой в азиатском стиле. Стараясь ничем не обнаружить своего присутствия, принцесса на цыпочках подошла к проходу и, затаив дыхание, стала вслушиваться в тихий разговор.
— Ты нашла его? — властно проговорил мужчина, не поднимая взгляда от каких-то бумаг и древних рукописей, которые, очевидно, занимали все его внимание. В том, кому принадлежал этот голос, девушка не сомневалась, намного интереснее было то, кем была его собеседница, разглядеть которую она не могла из-за ширмы.
— Это потребовало немалых усилий, мой повелитель! — томно, мурлыкая подобно довольной кошке, ответила женщина. — Они спрятали его…
— Не нужно! — бесцеремонно оборвал ее граф. — Подойди сюда!
Будто ожидая этого призыва, незнакомка, которой оказалась Алира, подошла к нему, останавливаясь по правую руку от своего господина. Одним лишь движением вампир усадил ее на стол, пристально заглянув в ее фиалковые глаза, проникая в самые дальние уголки ее души, читая сокровенные мысли, как раскрытую книгу. Находясь в предвкушении некой, одной ей ведомой ласки, Алира обвила ногами его талию, притягивая к себе. В ту секунду Анна, украдкой наблюдавшая за этой картиной, почувствовала, как в ее душе закипает некое подобие ревности, разрывая тот барьер, который она так старательно возводила.
— «Быть не может. Если случившееся вчера было лишь игрой с моим сознанием, то почему я чувствую, как злость подступает к моей душе в этот момент? Сейчас он явно переключился на Алиру, а значит, эти ощущения не навязаны чужой волей? Почему я хочу, чтобы она отпустила его и убралась из кабинета?» — спрашивала Анна саму себя, но не могла, а, точнее, страшилась найти этот ответ.