— Да, хозяин, — пролепетала она.
— А теперь ступай.
Настенные часы пробили полночь, возвестив о том, что через пару часов ему надлежало быть в особняке Виктора. Совет не признавал опозданий, а он был не в том положении, чтобы пренебрегать их правилами. Отбросив в сторону злосчастную папку, граф направился в свою опочивальню, с каждым шагом все больше утопая в приятном цветочном благоухании, сводившим с ума.
— А я полагала, что бессмертные более пунктуальны! — с порога спросила Анна, устремив на него свои изумрудные глаза. Граф, не ожидавший подобного выпада, на мгновение застыл в проходе, но все же сумел побороть свое удивление, когда во всей красе пред ним предстала принцесса, облаченная в платье из слоновой кости с небольшими фиалками, усыпавшими атлас. Узкий корсет прекрасно подчеркивал достоинства фигуры, а полупрозрачная шаль, прикрывшая плечи, придавала образу большую элегантность, скрывая достаточно глубокий вырез на спине. Волосы, слегка тронутые белесой лентой, спадали на плечи свободными локонами, обрамляя лицо подобно венцу.
— Признаюсь, не ожидал! Думал ты изорвешь его в клочья, — проговорил он, присаживаясь на кровать рядом с ней.
— Отчего же, на мой взгляд — это было необходимо. Почему ты принес меня в свои покои? Опасался, что Мираксис через меня узнает все твои тайны, а Алира растерзает в одном из коридоров дворца?
— Я посчитал это возможным, — проговорил он, наблюдая за каждым движением Анны. В ее жестах чувствовалась некая нервозность, выдающая ее внутреннее напряжение, но вот во взгляде читалась молчаливая решимость, которую однажды он уже видел в ее глазах, и это заставляло напрячься все его естество в ожидании очередной нападки.
— А сейчас, очевидно, разуверился в этом! — с улыбкой проговорила она, вставая к нему спиной. — Не могу не признать, что это достойный поступок. Меч над головой обреченного должна занести та рука, которая подписала приговор.
— А переоделась ты для того, чтобы не уходить из этого мира в залитых кровью лохмотьях? — в тон ей проговорил граф. — Как ты узнала?
— Не так давно ты мне сказал, что, утратив контроль, я ослабляю свою ментальную защиту! Видимо, к тебе это тоже относится.
— Связь… ты смогла почувствовать это на расстоянии! — поражаясь случившемуся, проговорил он. — И даже не попыталась убежать! Почему же?
— Практика показывает, что бежать мне некуда, а логика говорит, что даже если я убегу — ты меня найдешь. Зачем оттягивать неизбежное? — срывающимся голосом, пытаясь сохранить остатки контроля, проговорила она, сделав глубокий вдох.
— Раз так, то ты прекрасно понимаешь, почему я должен это сделать!
— Долг — твой стяг над головою, возвышающий каждого из нас в собственных глазах. Делай то, что должен и не мешкай. Будь я на твоем месте, без сомнения вонзила бы меч в твое сердце! — повернувшись, проговорила она, протягивая ему серебряный кинжал.
— Мне не нужны эти игрушки! — с горькой усмешкой, скривившей его губы, проговорил Дракула.
— Он нужен мне. Я не желаю пасть от руки монстра, пусть это сделает человек так, как это делают люди— ударом в сердце! — решительно проговорила она, устремив на него полный сострадания взгляд. В этот момент ком подступил к его горлу. Речь шла о ее жизни, а принцесса по какой-то никому неясной причине испытывала жалость к его душе. Пыталась воскресить в нем человека, которым он когда-то был. Хотя человеком, конечно, он был не важным: жестоким, мстительным, неспособным прощать, но это скорее объяснялось его титулом, а не личными качествами. В те темные века мягкий правитель, не способный подавить бунт и защитить страну от вражеских набегов, как правило, не доживал до совершеннолетия, преданный собственным народом или собственной семьей. Будучи дальновидным монархом, он правил железной рукой, не церемонясь с предателями и держа на расстоянии друзей — это породило нескончаемые слухи о зверствах, учиненных им в собственных землях, которые зачастую не имели под собой ровным счетом никаких оснований. Однако, прекрасно понимая, что страх помогает ему поддерживать порядок в собственных владениях, Дракула не торопился опровергать эту клевету, теперь же, спустя столетия, граф искренне жалел о том, что многое так и осталось сокрытым в тумане прошлого. Ведь он старался похоронить даже собственные воспоминания о человеческой жизни, запрятав их в самые дальние уголки души. Но эта злополучная связь перевернула все вверх дном, превратив их в своих рабов: с одной стороны — навязала им эмоции друг друга, меняя их сущность, а с другой — помогла сблизиться настолько, что ставила под угрозу само их существование без этой близости. Они ненавидели друг друга, желали смерти, но в то же время боялись оборвать эту нить, понимая, что она разобьет их сердца, унося в небытие что-то действительно дорогое, пока еще не сформировавшееся в полной мере, но вполне осязаемое ими обоими.
— «Одна кровь, одна плоть, одна душа!» — подумал граф, прижимая девушку к своей груди. Анна не сопротивлялась, не кричала, она молчаливо покорилась своей судьбе, принимая ее неизбежность. Принцесса устала убегать, устала бороться, более того, она уже не понимала, против кого велась эта четырехсотлетняя война и какая роль во всем этом фарсе была отведена ей. За эту неделю весь ее мир рухнул, душа разбилась, а сердце умерло, но чувств, которые рождались на этом пепелище, она боялась сильнее смерти. А потому, подобно Дракуле, избрала путь наименьшего сопротивления, единственно верный, ведь так же, как и вампир, Анна страшилась перемен, страшилась своей новой сущности, страшилась вины перед своей семьей. Почувствовав на спине его холодную ладонь, она лишь сильнее подалась вперед, устраивая голову на его плече.
Раньше смерть от руки врага представлялась ей чем-то героическим, чем-то достойным восхваления в летописях, теперь же, смерть была лишь смертью без доблестного ореола, которым принцесса окружила ее в своих фантазиях. Вдруг она четко осознала, что прелесть жизни в неведении, а ожидание казни является сущим адом, лишающим здравомыслия. Но эту пафосную тираду перед собственной гибелью устроила себе она, пытаясь найти в этом какой-то смысл, на деле же всё оказалось иначе. Выдержка ее подводила, а душа хотела жить. Лучше бы он неожиданно налетел на нее, сделал все так, что она даже не успела бы осознать происходящее, не считая секунды до собственного конца.
— Мне будет больно? — прошептала она, обхватив его руками.
— Нет, больно будет мне! — почти сакральным шепотом отозвался граф, коснувшись губами ее виска. Он даже представить себе не мог, что нить, связавшая их сердца, окажется такой крепкой, что даже его несгибаемая воля преклонится перед этим чувством. Убить Анну было все равно, что разорвать на части собственную душу. Мысль о том, что любовь и чувство долга всегда враждуют, стала для него настоящим наваждением. Он, всегда привыкший получать то, что хотел, стоял на перепутье, превратившись в заложника долга и собственных амбиций, выбирая между любовью и властью, между жизнью и смертью. Оставить принцессу в живых было равносильно тому, чтобы собственноручно подписать себе смертный приговор. Граф, будучи умелым воином и прекрасным стратегом, не мог проявить подобную беспечность, не мог оставить врагов в тылу и обнажить перед всеми свою слабость. На войне не было места для любви, ибо, выйдя на поле боя, бросив вызов сильнейшим, нужно идти до конца, нужно поступать так, будто тебе нечего терять, только тогда возможно победить. Понимая, что всего секунды промедления хватит для того, чтобы решимость покинула его, граф расчертил воздух взмахом кинжала. В этот момент впервые в жизни скупая мужская слеза скользнула по его щеке, оставив на ней алую кровяную дорожку, как свидетельство того, что человеческие желания необходимо приносить в жертву бессмертному долгу. Его путь — одиночество, его бессменная подруга — смерть, — иного не дано. Веками он шел к своей цели, оставив позади эмоции, и сейчас, дойдя до финишной черты, он просто не может отступить, поддавшись мимолетной страсти. Анна, ожидая этого удара, напрягла все свое тело, вцепившись в его спину пальцами, но в этот миг, будто крик души пред их взглядами, предстало видение из прошлого, заставившее время замедлить свой бег: молодая девушка с копной черных, как смоль волос и небесно-голубыми глазами ворвалась в их сердца с отчаянной мольбой. Кто бы мог подумать, что простого крика «Не смей!» хватит, чтобы заставить клинок, занесенный палачом, остановиться в дюйме от спины приговоренной. Каждой клеточкой своего тела она чувствовала, как холодная сталь касалась ее кожи, но боялась даже пошевелиться, чтобы ненароком не напороться на острое лезвие. Секунду спустя Анна услышала, как сталь ударилась о каменные плиты, а рука, мгновение назад занесенная над ее головой, аккуратно легла ей на спину, слегка вздрогнув от соприкосновения с обнаженной кожей.