Ее тело вздрагивало под ним, спина непроизвольно выгибалась ему навстречу, а сладостные стоны срывались с чуть приоткрытых губ, требуя большего. Это был безудержный танец объятых страстью тел. Ритм нарастал, дыхание участилось, толчки становились более резкими. Пока, наконец, волна удовольствия не накатила на них бушующим потоком, сметающим на своем пути все преграды. Селин буквально растворялась в этом море блаженства, чувствуя, что его тело напряжено до предела. Достигнув своего пика, Гэбриэл упал рядом с ней, заключив девушку в свои объятия и положив ее голову себе на плечо.
Постепенно они вновь опустились на землю, огонь, сжигавший их тела и опаливший крылья, погас, но ни один из них не решался разомкнуть объятия, предаваясь молчаливым раздумьям, уносящим их в собственную реальность. Вражда, раскаяние, муки совести — всё это будет завтра, завтра они вернутся в настоящее и пойдут вслед за своим долгом, но сегодня они принадлежали друг другу и не хотели нарушать этот миг единения.
Свеча догорела, погружая комнату в полумрак, от печи шло приятное тепло, окутавшее усталые тела, и тихо подкрался сон, уносивший любовников в царство Морфея, наполненное приятной негой и упоительным спокойствием, желанным для каждой непокаянной души.
========== Ярмарка тщеставия ==========
Биение часов возвестило о том, сколь скоротечно может быть время, своим безудержным потоком поглощающее жизни, стирающее грань между прошлым и будущим, уносящее прочь мечты и возвращающее к реальности. Горькая ирония заключалась в том, что даже бессмертные, живущие вне времени, становились его заложниками, не имея возможности замедлить его стремительное течение, закружившее их в водовороте событий. Оно постоянно спешило, заставляя торопиться остальных, но правда жизни была такова, что догнать его невозможно, мир всегда оказывался на шаг впереди, и этот шаг порою был равен целой жизни. Одни рождались, другие умирали… Жизнь менялась, драгоценные минуты ускользали, как песок сквозь сомкнутые пальцы за один удар сердца. Оставался только час, но для вампира он длился лишь мгновение, а значит, медлить было нельзя.
— Нужно идти. Мне назначено свидание, которое я не могу пропустить, — проговорил Дракула, размыкая объятия. — Ты со мной?
— А разве у меня есть выбор? — поинтересовалась Анна, поднимая с пола упавший кинжал.
— Разумеется, нет! — произнес он, выходя на балкон. Ледяной ветер ворвался в опочивальню, закружив в стремительном танце сухие листья, сорвавшиеся с деревьев. Морозный воздух в мгновение ока окутал все вокруг ледяным покрывалом, унося сквозь распахнутые ставни столь желанное сердцу тепло и в то же время отрезвляя разум.
— Мы полетим? — с удивлением спросила она, вглядываясь в объятую туманной дымкой даль.
— Не вижу иного способа добраться вовремя! Не бойся, тебе понравится! — с легкой улыбкой заметил он, видя ее замешательство. — Полет — это истинная свобода, ведь здесь, на земле, она иллюзорна, закована в доспехи закона, долга, чести, обязательств и амбиций. Ее ограничивают даже деньги и власть, ибо они делают нас рабами. Но там, в вышине, когда крылья подхватывают воздушный поток, все твои горести уносятся прочь, растворяются в бесконечности небес. В этот момент нет ничего, кроме необъятных просторов, нет никаких условностей — всё абсолютно!
— Абсолютную свободу может подарить только смерть! — возразила она, про себя поражаясь тому, как пылали его глаза в эту секунду. Казалось, что перед ней стоял совсем другой Дракула, не бездушный вампир, утопивший свою жизнь в крови, а мужчина, сохранивший в себе огонь, страсть и мечты. Такие самозабвенные речи о свободе мог произнести лишь тот, кто познал мрак и горечь заточения.
Поразительно, как много можно узнать о человеке в тот миг, когда он с замиранием сердца говорит о том, что ценит превыше всего на свете. Это был целый новый мир, сокрытый в потаенных уголках души и скрепленный семью печатями.
— Ты уже умерла, но твой дух по-прежнему опутан цепями, которые подарила тебе человеческая жизнь и клятвы предков! Сбрось их, ибо ты уже переступила грань между светом и тьмой. Не трать время на раскаяние, Бог его не услышит, просто не повторяй своих грехов, раз не можешь вынести их бремени.
— Ты говоришь о свободе, но приковал меня к себе навечно!
— Переступи уже этот треклятый порог, и, может быть, тебе не захочется уходить! — проговорил он, теряя терпение. — Твой мир изменился, можешь проклинать его, но после того, как сумеешь прочувствовать то, что он преподносит тебе взамен. Оставь сомнения, отправь к чертям предубеждения и улыбнись неизвестности в ответ — это даст тебе мужество сделать первый шаг. Наш мир — это не только кровь, смерть и вечность, наполненная одиночеством. Даже во тьме можно найти проблески света, но ты не увидишь этого до тех пор, пока будешь слепо отвергать саму возможность их существования. Это одновременно дар и проклятие, но, пока ты находишься в небесах, Вселенная принадлежит только тебе.
— Солидная собственность! — после некоторых раздумий отозвалась она, накинув на плечи плащ. Принцесса прекрасно понимала, что сейчас он был не до конца честен с ней, говоря лишь то, что ее душа желала услышать. Едва ли граф считал бессмертие своим бичом, а кровавую жажду — наказанием, однако сквозь всю его тираду четко прослеживалась непоколебимая истина, с которой принцесса не могла поспорить: двери, ведущие к человеческой жизни, были заперты для нее навсегда, но, возможно, ее предназначение было в ином. Коснувшись оборотной стороны темного мира, представляющегося ей мифической гидрой, у которой на месте отрубленной головы появлялась пара новых, Анна поняла, что убивать вампира не имеет никакого смысла. Его место займут десятки других, более жестоких и амбициозных, а значит, ее священная миссия сводилась к тому, чтобы предотвратить грядущие беды, а не горевать о прошлых потерях. Может быть, именно поэтому ей была подарена вечность?! Может, именно поэтому их связала невидимая нить?! Может быть, для этого она появилась на свет?!
Приняв его ладонь, девушка почувствовала, как граф притянул ее к себе, будто пушинку, и, обхватив девичью талию, сделал шаг вперед. Каменные плиты казались такими близкими, а падение таким неизбежным, что Анна от страха зажмурила глаза, но в этот миг произошло что-то невообразимое — она воспарила. Однажды ей уже приходилось летать, но боль и страх в тот момент полностью поглотили все ее существо, теперь же она могла полностью отдаться во власть новым ощущениям. Холодный ветер ударил в лицо, разметав в стороны темные пряди, голову вскружило от опьянения и нового до божественности ощущения полета, а душа готова была кричать от восторга. Дракула был прав, во всем прав! Это была свобода не только от расставанья с жизненной суетой, но и радость от того, что земное притяжение не властно над ними. Город расстелился внизу огромной темной скатертью, на которой, будто звезды, горели уличные огни. Огромный дворец медленно растворялся в ночном мраке, превратившись в стремительно удаляющийся маяк, а дальше потянулось черное покрывало леса и серебрящиеся горные хребты. В этот момент ей, подобно ребенку, захотелось расправить руки и ловить воздушные потоки, позволив им ласкать кожу прикосновениями невидимых пальцев. Происходящее напоминало ей древнюю легенду, к которой их вела дорожка из лунного света, сотканная богами.
— Это просто восхитительно! — прокричала она, коснувшись его руки. В этот мгновение волшебство развеялось по ветру, а призрачный мост в сказку, возведенный ее мечтами, обратился в звездные осколки, усеявшие небеса. Возвращение в реальность оказалось мучительным и жестоким, ибо адский огонь опалил ее крылья. Воочию пред ней предстала цена дара, которым она с таким упоением наслаждалась секунду назад. Впервые Анна видела дьявольскую ипостась вампира так близко. Острые клыки и когти, подобные бритвам, налитые кровью глаза, огромные перепончатые крылья и густая шерсть, покрывавшая тело. Это было поистине устрашающее зрелище, взглянув на которое, она начала невольно дрожать. В тот миг грусть стала заменой упованью, а слезы досады от потери мимолетного счастья выступили на глазах. Дракула все чувствовал, все понимал, но был не в силах, да и не желал ее переубеждать. Он имел возможность контролировать сознание принцессы, но одна лишь мысль о том, чтобы делать это постоянно, ему претила.