Когда из клетки вытаскивали бомжа, Антон попытался накинуться на стражников, но не смог нанести им ни одного удара. Еще бы! Это ведь не лохи-прохожие, которые драться не умеют, а воины, прошедшие серьезный отбор и закаленные суровой жизнью в этом мире, где если не ты, то тебя. Получив рукояткой сабли по зубам, парень зарыдал, а когда дошла его очередь, всю дорогу к алтарю, не переставая, причитал, что не хочет умирать. На черном камне он так дико извивался, что маг, опасаясь, как бы жертва не порвала ремни, немного сократил свою песню.
Удар кинжала прервал жизнь незадачливого «попаданца». Из его тела начала струиться светящаяся дымка, которая оказалась куда насыщеннее, чем в предыдущих случаях. Я смотрел на нее и внезапно отметил, что из той ямки, куда один из магов положил нечто блестящее, также исходит свечение. Это могло означать, что энергия жертв не впитывалась черной глыбой. Алтарь только являлся своеобразным проводником или катализатором процесса, а на самом деле сила убитых людей концентрировалась в хитром амулете, который принесли с собой маги.
Так что же выходит, мы для них всего лишь батарейки? Своей энергией жизни заряжаем их магическую дрянь? Но тогда получается, что силы для открывания прохода в другой мир необходимо намного меньше, чем дает человеческое тело? Довольно хитрая арифметика, однако сразу напрашивается вопрос — а какого рожна сектанты запирают в тюрьмах своих соотечественников? Ведь куда проще запускать такие смерчи и вытаскивать иномирян, которых затем гнать под нож. Только в данный момент все это совсем неважно. И мне нисколько не поможет знание о том, почему маги не открывают межмировые проходы каждые сутки. Сейчас мне может помочь только чудо. Чудо и совсем немножечко везения.
Когда тело Антона ссохлось и перестало отдавать силу, его развязали и сбросили в кучу к остальным, а дверца клетки открылась, знаменуя мой выход. Я действовал согласно намеченному плану и с обреченным видом подошел к стражникам. Они схватили мою тушку и потащили к алтарю с таким рвением, что я едва успевал перебирать ногами. Похоже, сектантам не терпелось поскорее закончить ритуал. Подойдя поближе, я смог рассмотреть, что лежало в углублении. Артефактом, собирающим силу, оказался крупный алмаз, который был наполнен светом, и сиял, словно маленькое солнышко.
Когда мне разрезали веревку на руках, я буквально кожей ощутил, как напряглись стоявшие по бокам воины. Но я не делал лишних движений, всячески демонстрируя им, что смирился со своей участью, и ждал нужного момента. И он насупил. Один из стражников, зайдя со спины, сорвал с меня рубаху. Почувствовав, что мои руки выскользнули из рукавов, я в то же мгновение выхватил кинжал из ножен мужика в балахоне, который стоял справа. Я давно подметил, что тот никогда не спешил хватать раздеваемую жертву, именно этим и воспользовался.
Вырвав кинжал, я полоснул человека по шее, надеясь, что клинок окажется достаточно острым. Надежды оправдались — истинной наградой для меня стала струйка крови, брызнувшая из сонной артерии стражника. Разворачиваясь, я метнул кинжал в воина слева, целясь в лицо, а потом кинулся прочь, рассчитывая, что ошеломление, вызванное моими действиями, даст мне нужную секунду на побег. Не тут-то было! Мой расчет оказался неверным — стражник, который стоял за моей спиной и которого я планировал оттолкнуть в сторону, отреагировал чересчур быстро. Не успел я сделать и шага, как получил жестокий удар в солнечное сплетение. Этот удар заставил воздух покинуть мои легкие, а меня упасть на колени и зажмуриться от боли, на фоне которой последующие пинки сапогами оказались совсем не страшными.
Вскоре я почувствовал, как меня подняли и положили на обильно залитый кровью предыдущих жертв камень. Он оказался странно теплым. Из моих глаз катились слезы, рот раскрывался, как у выброшенной на берег рыбы, но боль постепенно проходила, и я снова обрел способность дышать. Кашляя, я наблюдал за тем, как меня привязывают к алтарю, а в сознании упрямо билась только одна мысль — я хочу жить! Я не желаю заканчивать свои дни вот так, послужив зарядкой чужому артефакту.
Меня ничуть не успокаивало осознание того, что я сумел убить еще одного ублюдка. Да, второй сектант, несмотря на мои старания, выжил. Видимо, успел отклониться, и кинжал лишь рассек ему щеку. Я видел, как раненый отошел к лошадям, порылся в седельных сумках и сейчас, поглядывая на меня со злобой, пытался какой-то тряпкой унять кровь. Но мне не грело душу, что на физиономии гада навсегда останется уродливый шрам. Это все казалось таким мелким и незначительным, о чем не стоило думать на пороге смерти. А я знал, костлявая где-то рядом, стоит и терпеливо ждет своего часа, чтобы забрать меня к себе.