— Нет… Пошли, надо потолковать.
— Здесь… в крепости?
— Да. Я нашел подходящее место.
Он пошел вперед, а я последовал за ним.
— Этот парень сказал, что убьет тебя.
— Сложная история. Его погибший брат был моим лучшим другом.
— А он уверен, что это ты его убил.
— Неудивительно. Он был убит выстрелом из моего револьвера.
— Гм… Это и мне показалось бы подозрительным.
— Я никому еще никогда не рассказывал о своем прошлом, Копыто. Но я не хочу, чтобы, если этому сумасшедшему все же удастся прикончить меня, кто-нибудь стал рассказывать, будто все вышло из-за того, что Альфонс Ничейный застрелил из-за угла одного из своих друзей. Ты будешь молчать о том, что сейчас услышишь?
— Можешь не беспокоиться.
— В Лиссабоне… я жил там, а одна красивая каталонская девушка убирала в клинике…
— Ты был болен?
— Что?… Да… Звали ее Катариной, ей было всего 15 лет, но красива она была удивительно. Убирая, она пела, голос у нее был чудесный… Мы с Мазеа заинтересовались ею, помогли ей прилично одеться. Нас мало трогало то, что Катарина была простой крестьянской девчонкой, служанкой. Андреа Мазеа — здешний Мазеа приходится ему старшим братом — женился на ней. Я думал, что с ума сойду. Однако Катарина неожиданно дала понять, что любит именно меня. Однажды она сказала мне, что вышла за Мазеа, потому что Андреа дал клятву убить меня, если она не согласится стать его женой. В конце концов мы решили бежать вместе в Южную Америку. Я ждал ее в Барселоне, откуда должен был уходить пароход. Уже после ее приезда я прочел в газете, что Андреа Мазеа был найден мертвым с простреленной головой. Рядом с ним лежал мой револьвер.
Мы шли через огромный, пустой плац. Изредка только навстречу попадался какой-нибудь бесцельно слоняющийся солдат…
— А кто же убил этого… Мазеа?
— Катарина.
Слыхали вы что-нибудь подобное? Шестнадцатилетняя девчонка. Потому что тогда ей было именно столько. «Вот, — как сказал бы один из моих любимых писателей, — куда заводит женщину кокетство!»
— Почему же ты не рассказал тому психу всю правду?
— Он не поверил бы… да и не хотел я, чтобы он начал мстить Катарине. Я ведь был тогда безумно в нее влюблен. Она сказала, что навлекла на меня подозрение в убийстве, чтобы навеки связать нас общей тайной… У меня голова кружилась, когда я думал, до чего же сильно она меня любит… Уже потом, когда она ушла от меня, я навел справки о ее прошлом. Потому что у этой шестнадцатилетней девушки уже было прошлое… Если когда-нибудь обо мне споют за упокой, ты, Копыто, знаешь правду и расскажешь о ней в порту…
— Чертовски неприятная история, но в одной из моих любимых книжек рассказывается о рыцаре по имени Лоэнгрин, том самом, который потом ни с того ни с сего превратился в лебедя. И я сделал из его злоключений твердый вывод: с женщинами надо быть осторожным.
Мы шли вдоль ограды кладбища. Оно тоже находилось в пределах крепости. Форт Сент-Терез — своеобразный городок со своими зданиями, улицами, площадями, лавочками, кинотеатром, больницей, кладбищем…
Мы подошли к часовому, стоявшему у входа на кладбище, и Альфонс показал ему какую-то бумагу.
— Что это было? — спросил я, когда мы были уже далеко.
— Вчера Хопкинс сделал вылазку под видом писаря. С карандашом за ухом, папкой, а за ним следом Ламетр с большим портфелем. Им удалось стянуть несколько бланков и даже шлепнуть на них печати. Сейчас мы с тобою — помощники кладбищенского садовника.
В самом конце кладбища Альфонс с уверенным видом человека, возвращающегося к себе домой, распахнул железную дверь и вошел в один из склепов.
Внутри освещенного лампадой склепа, на надгробии полковника Биррера сидел Хопкинс. Капитан мрачно расхаживал взад и вперед, одетый в расстегнутую смирительную рубашку. Вечером ему пришлось укрыться среди буйнопомешанных, пока Чурбан не выручил его с помощью подходящего бланка.
А вообще — то так дерзко, как Чурбан, не вел себя, наверное, еще никто в истории. Он разгуливал по лагерю то в штатском, то надевая подходящую форму и успевая сменить ее на форму другого рода войск, прежде чем к нему успеют присмотреться, да еще ухитряясь выручать в самых рискованных ситуациях неспособного на обман капитана…
— Привет, ребята! — словно ни в чем не бывало воскликнул он. — Все идет нормально! Выше голову!
— Цыц! — заметил я. — Тут на кладбище и по ночам шестнадцать человек работает.
Капитан остановился и завернулся в смирительную рубашку точь-в-точь как заворачивался в красную тогу артист в одной старинной пьесе, которую мне довелось видеть.
— Рано или поздно нас схватят, — сказал он.
— Самое разумное, если Копыто расскажет сейчас, что произошло с ним сегодня ночью, — предложил Альфонс.
— Послушаем, послушаем! — радостно воскликнул Хопкинс, словно готовясь выслушать забавный анекдот на веселой пирушке.
Отбросив несколько несущественных деталей, я подробно рассказал им о своем ночном приключении.
— Опишите подробнее внешность этой женщины.
Я постарался как можно лучше описать внешность «графини».
— А откуда известно, что… генерал Рубан должен быть смещен? — побледнев, спросил капитан.
— В газетах об этом пишут, как о чем-то решенном…
— Это значит, что много людей погибнет… погибнет напрасно… Маркиз де Сюрен — храбрый солдат… Но только солдат… Враги генерала Рубана сделают все, чтобы использовать в своих целях историю с исчезнувшей экспедицией и алмазными копями, — объяснил Ламетр.
— Со дня на день начнут отправлять войска. Видно по приготовлениям, — сказал Альфонс.
— Против ни в чем не повинного народа фонги.
— А если правда выяснится до того, как раздастся первый выстрел? — спросил я.
— Тогда… большая беда минует этот край. Наступило недолгое молчание. Полоски тени от слабого огонька лампады плясали на саркофаге… В полутьме очертания огромного распятия делали еще более пугающей глубину склепа, в котором каждое слово отдавалось эхом, будто многократно передаваясь из уст в уста.
— Обдумайте все, господин капитан, и командуйте нами, — сказал Альфонс.
— А мы свято исполним любой ваш приказ, — добавил я.
— Ура! — примкнул к нам Хопкинс. Ламетр взволнованно обвел нас взглядом.
— Спасибо, ребята… Бог даст, вы не напрасно с таким мужеством встали на защиту правого дела.
Мы обменялись с ним рукопожатиями.
— А теперь, — сказал я, — в первую очередь необходимо выяснить, кто эта женщина — наш самый опасный противник.
— Для меня это не тайна, — заметил Ламетр.
— Кто же она?
— Моя жена, — ответил капитан.
Мы долго стояли неподвижно — совершенно ошеломленные.
— Женщина, у которой вы были этой ночью, — обратился ко мне капитан, — действительно графиня Ларошель. Это фамилия ее первого мужа. Позже она развелась с графом и вышла замуж за капитана Мандера. Когда однажды мне пришлось долго стоять на Мадагаскаре, она бежала со мной на моем судне. В Париже она стала моей женой. Через несколько месяцев, однако, я получил анонимное письмо с такими сведениями… которые… одним словом, несмотря на анонимность письма все, что в нем было сказано, подтверждалось убедительными доказательствами… И… я оставил эту женщину… Она вновь приняла имя мадам Мандер, потому что, как выяснилось, с ним она вовсе не была разведена… Позже я еще несколько раз видел ее. Она постоянно появлялась в обществе ван дер Руфуса. Это богатый, добродушный голландский банкир, много жертвующий на благотворительные цели… Единственный из моих прежних знакомых, посетивший меня в тюрьме и спросивший, не нуждаюсь ли я в чем — либо. С нею, правда, и у него отношения испортились… Говорят, тоже из-за анонимного письма…
Несмотря на предшествующие события, я был здорово удивлен услышанным.
— И никому не пришло в голову, — поинтересовался Чурбан, — дать этой дамочке при случае хорошую затрещину?