Женщина неуверенно посмотрела на меня. Я ясно видел, что мои слова произвели на нее глубокое впечатление. Говорю я и впрямь красиво. Я ведь упоминал в начале моих записок, что когда-то готовился стать певчим… К тому же… что ж, пусть это звучит нескромно, но можете мне поверить, я всегда был совсем недурен собою. Красивая внешность фигурирует даже в списке моих особых примет. Чтобы окончательно рассеять ее беспокойство, я чуть улыбнулся и мягким, успокаивающим тоном добавил:
— Вы можете чувствовать себя в полной безопасности — если понадобится, я защищу вас от кого угодно.
В этом весь я.
— Перестаньте валять дурака! Если хоть чуть-чуть опустите руки, я изрешечу вас!
В этом вся она.
Куда девались прежние, полные поэзии женщины, обожавшие рыцарское поведение, прятавшие засушенные цветы в своих молитвенниках и влюблявшиеся в похожих на меня таинственных незнакомцев?
— Отвечайте! Вы пришли один?
— Один.
Ложь — паршивая штука, но женщина, отвергнувшая поэзию, ни на что другое не может рассчитывать.
— Сделайте шаг в сторону… Перейдите на то место, где я сейчас стою, но не приближаясь больше, чем на два шага. Одно лишнее движение и…
— Вы меня изрешетите. Это я уже понял. А все же я вам скажу, что пришел сюда, потому что мой друг умирает, тяжело раненный, и мне нужны двести франков, чтобы привести к нему врача… Он лежит на барже…
Тихий шорох… женщина резко обернулась. Прыгнувший сзади Альфонс всего лишь схватил ее за запястье, но пистолет уже очутился на полу.
— Ни слова, иначе… — негромко проговорил мой друг и сжал пальцами горло женщины.
Я немедленно оттолкнул его в сторону.
— Такого обращения с дамой я не потерплю! Запомни это!
На мгновенье его светлые, блестящие глаза сузились. Этот человек не боялся никого на свете — меня в том числе. Женщина, тяжело дыша, стояла рядом, не смея пошевельнуться.
— Ну, ладно! — сказал Альфонс и рассмеялся. — Причуды наших друзей мы уважаем. — Он подошел к женщине и поклонился ей. — Разрешите представиться. Меня зовут Альфонс Ничейный, и я убедительнейше прошу вас не кричать, иначе мне придется убить вас.
Женщина ошеломленно переводила взгляд с него на меня.
— Я вижу, — продолжал Альфонс, — что вы смотрите на нас как на идиотов, что до некоторой степени свидетельствует о знании людей.
Он, улыбаясь, сел в кресло, стоявшее перед женщиной, и закурил.
Я уже упоминал, что в то время внешность у меня была хоть куда, но до Альфонса, пожалуй, и мне было далеко. Шелковая рубашка, голова на испанский манер повязана пестрым платком и вечная улыбка, открывавшая два ряда ослепительно белых зубов. Мускулы так и играли при каждом его бесшумном, пружинистом движении.
— Так вот… Мой друг уже объяснил, — начал он вежливым, непринужденным тоном. — Нам необходимы двести франков… Это все.
— И потом вы меня отпустите? Отпустим ли мы ее!
— Разумеется, — ответил я. — Если вы выполните нашу почтительную просьбу, мы удалимся, благословляя вас…
— Странные… вы… какие-то… — прошептала она. — Забираетесь на яхту, нападаете на матросов…
— Добавьте еще и кока, — вставил Альфонс — Он у вас какой-то ненормальный, прыгнул на меня сзади… Думаю, что в живых он останется…
— Вы убили его?
— Он перелетел через мою голову и сильно ударился. Но в живых останется, не беспокойтесь…
— Вламываетесь, хотите ограбить… и…
— И все-таки остаемся джентльменами, — помог я ей. Это ведь вполне соответствовало действительности.
— Пожалуйста… — Она вынула из ящика стола свою сумочку. — Я дам вам четыреста франков… Остальные, я прошу вас, оставьте мне…
— Что вы! Уверяю вас, нам нужны только двести. Этого хватит, чтобы помочь нашему другу.
— И… я уйду теперь…
— Разрешите нам проводить вас до конца набережной. По ночам тут шатается немало подозрительных типов.
Кому и знать, как не нам…
— Хорошо… проводите, но только издали… И спасибо… за то, что вы… так по-рыцарски…
— Не стоит…
Мы пошли за нею, отстав шагов на двадцать.
Внезапно она свернула за один из углов и, когда мы подошли, ее и след простыл. Убежала или спряталась в какой-нибудь подворотне… Все равно. Самое время было уже отправиться к Орлову.
— Изумительная женщина, — вырвалось у меня.
— И мы ей оказали большую услугу.
— В чем это?
— В том, что убрали от ее двери часового. Эта женщина была под стражей.
А ведь верно! Я — человек неглупый, но сейчас Альфонс оказался посообразительней.
Начинало светать, когда мы вошли к Орлову. Доктор Квастич крепко спал на крохотном диванчике, а Орлов с револьвером в руке сидел возле чемоданчика.
— Достали только сто пятьдесят, — сказал Альфонс — Плохо?
— Ладно, ничего. Недостающие полсотни я, так и быть, подожду.
— Давай, чтоб ты сдох!
Он получил деньги, а мы — чемоданчик. Плеснув на Квастича холодной водой и немного растолкав, чтобы привести в себя, мы поспешили в путь.
— Где вы его собираетесь уложить?
— Что?
— Где-то ведь надо будет ему лежать. В цистерне он с простреленной головой валяться не может.
— А вы где живете?
— Ночую в «Рогатой Кошке» рядом с фортепьяно. Место там нашлось бы и для него, но вечером, когда приходят посетители, ему там быть нельзя. Его надо в больницу.
— Раздобудем денег и на это. Сначала надо выяснить, жив ли он.
— Рана в затылок — штука тяжелая. Слишком там много важных нервных узлов. Легко можно было повредить продолговатый мозг либо мозжечок. Тогда конец.
Мы подошли к барже. Кругом все было пустынно и тихо. На палубе лежала скатерть. Мы начали спускаться в трюм. Впереди шел Альфонс. Сойдя по трапу, он включил фонарик — и негромко вскрикнул.
Я стоял за его спиной, словно оцепенев.
Все было, как прежде: открытый ящик, мешки, пустой бидон. Только раненого не было. Чурбан Хопкинс исчез!
— Что же это?
— Сам дьявол шутит с нами сегодня ночью, — сказал Альфонс.
— Что случилось? — с любопытством спросил Квастич.
— Исчез пациент.
— Сам он уйти не мог — при таких ранениях на некоторое время теряется чувство равновесия. Один казацкий ротмистр, которого я два года лечил от раны в голову, только по кругу и научился ходить. Пришлось ему из-за этого уйти в отставку.
Квастич присел на ступеньку трапа и без всякого перехода уснул.
— Турок… — пробормотал Альфонс.
— О чем ты подумал?
— Все-таки это он застрелил Хопкинса. Потом испугался, что Хопкинс придет в себя и все раскроется, вернулся и бросил его в воду.
— Звучит правдоподобно, но кто его знает… Турецкий Султан — порядочный парень…
— Ты что — спятил? Таким людям, как мы, нельзя до конца доверять. Почему он сбежал во второй раз? Почему?
На этот вопрос трудно было найти ответ, хоть сколько-нибудь оправдывающий Турка.
— Слушай, Копыто, не надо мне больше никаких объяснений. Турецкого Султана можешь считать покойником. Я ему свой приговор вынес.
— Если я встречусь с ним, придется ему представить очень убедительные доводы, чтобы остаться в живых.
Мы пожали друг другу руки. Чурбан Хопкинс может мирно покоиться на дне морском. Его смерть не останется неотомщенной.
Глава третья
БЕГСТВО
Я занял в цистерне освободившееся место Хопкинса. Наступили тяжелые времена. Работы я так и не нашел, хотя матрос я первостатейный и всегда отлично справлялся со службой на разных контрабандистских шхунах.
Но увы! Бюрократизм, вечный мой враг, обрек меня на безработицу. В оранском порту стояли только такие суда, на которых вечно возятся с целой кучей глупых формальностей, становятся прямо-таки рабами их. У матроса там требуют самые разнообразные документы. Им мало того, что человек может за восемь минут в одиночку убрать бизань вместе с гротом, что я могу с закрытыми глазами провести судно от Орана до Токио (я способен и на это), их интересует, какие у меня есть бумажки и можно ли меня вписать в толстенную книжищу — «судовой журнал».