- Это началось прошлой ночью, господин, - провожатый суеверно покосился на пробуждающийся вулкан.
- И до сих пор нет лавы? - Джин облегченно выдохнул. - Может, извержения и не будет?
Гонец покачал головой:
- Младший Лю долго просыпается, но когда проснется - гнев его ужасен. Мой дед еще помнит, как оно было шестьдесят восемь лет назад. Огонь изливался с такой скоростью, что от него нельзя было спастись даже на лошади.
Джин кивнул. Он тоже был наслышан об извержении, которое шестьюдесятью восьмью годами ранее уничтожило долину почти полностью.
Принц еще раз смерил вулкан таким взглядом, каким мерил противника перед началом сражения, обронил: “Вам лучше подождать здесь”, и пошел вперед.
По пути он вспоминал все, что когда-либо слышал или читал об усмирении вулканов. Вспоминалось до смешного мало. Оставалось надеяться, что чутье подскажет, что делать.
Он чувствовал, как наследная магия аль Самхан отзывается на близость стихии. Пальцы покалывало, по телу пробегали короткие искры. В голове чуть шумело, как после пары чарок сливового вина, сила плясала в крови, призывая раскрыть поры земли, выпустить всех огненных духов разом, сплясать свой торжествующий прекрасный танец.
Это желание походило на голодный голос демона, знакомый с детства. Джина словно разделили надвое. И одна его половина жаждала только пламени. Воззвать к нему, заставить вспыхнуть разом сотни тысяч алых цветов, спалить весь мир и самому сгореть в изначальном огне.
А вторая половина - трезвая, сумевшая не поддаться безумию, наблюдала за всем этим с отстраненным холодным любопытством. Подмечала, анализировала, делала выводы.
“Вот почему усыплять сложнее, чем будить. Сложно победить не пламя, но свою любовь к пламени”
На счастье Джина и людей за его спиной у старшего принца аль Самхан был большой опыт подобных побед.
На подходе к горе стало нечем дышать. Раскаленный воздух обжигал горло, пепел забивался в легкие. Джин то и дело останавливался, чтобы согнуться в приступе кашля, но потом выпрямлялся и упрямо шел дальше. Чем ближе к очагу извержения, тем выше шансы на успех.
Наконец, пологий подъем закончился. Перед глазами начинался идущий резко вверх склон в потеках застывшей лавы. За годы сна в щели и впадины на теле горы набилась земля, проросли семена сорной травы. Присыпанные пеплом тонкие полоски зелени на черном базальте смотрелись трогательно и беззащитно.
Принц размял пальцы и потянулся к горе, пытаясь нащупать потоки силы, управлявшие стихией.
Магия откликнулась почти сразу. Джин словно шагнул куда-то в толщу камня, растворился в потоках раскаленной жидкой магмы. Бурлящей, пенящейся, готовой взвиться и выплеснуться наружу, поглощая все живое…
И снова проснулось нестерпимое желание дать этому случиться. Распахнуть каменную темницу, выпустить стихию, зажечь кроваво-алый закат посреди дня на черных от пепла небесах.
Земля под ногами дрогнула. Вулкан, почуяв повелителя, спешил откликнуться на силу крови. От горячего смешанного с выхлопами воздуха глаза невыносимо слезились. Джин закрыл их, но продолжал видеть, как расплавленный камень в глубине горы пришел в движение, устремился на поверхность.
“Стой!”, - приказал он мысленно, устремился душой в толщу недр - перехватить, не дать магме вырваться и затопить долину.
И стал пламенем. Океаном раскаленной лавы, ждущей своего часа. Пеплом, оседающим на склонах. Горой, изуродованной потеками черного базальта - грозной и бесплодной.
Да, теперь Джин мог смирить стихию. Он сам был стихией.
Мог. Но зачем?
Голос влюбленной в огонь половины души зазвучал громче, глуша любые возражения. Джин-пламя жаждал ощутить, как лава перехлестнет через край и затопит долину.
“Нет!”
Он сбежал за мгновение до того, как утратил себя. Вынырнул, вернулся в свое тело - такое нелепое, слабое человеческое тело. В холодном поту, глотая ртом пропахший серой воздух.
Под ногами зарокотало, земля содрогнулась, и Джин упал на колени. Младший Лю выдохнул в небо густую тучу пепла. Багрово-черная лава бурлила у самого края кальдеры, грозя перелиться, как вода из забытого на огне котла.
Нужно попытаться снова. Он делал это раньше - сотни раз. Сражался с демоном и выходил победителем. Выбирал разум вместо слепой ярости, созидание вместо разрушения и жизнь вместо смерти.
Джин закусил до крови губу. И снова вторгся, вломился в бездумно бушующую стихию.
Это было все равно, что усмирять взбесившегося жеребца. И при этом быть тем жеребцом. Джин давил, давал слабину и снова давил. Уговаривал, успокаивал, принуждал, выкладываясь полностью, без остатка, до донышка. Порой ошибался, оступался и тогда все приходилось начинать сначала. Выжимать себя, отдавать последние крупицы силы, не думая о том, какое будущее ждет выгоревшего дотла мага…