Тирел отложил ложку в сторону, плеснул в кружку вина, выпил залпом и снова налил.
Рука у него дрожала, но англичанин старался не выказывать свое возбуждение. Ему хотелось выглядеть в глазах заказчика настоящим убийцей Цезаря, таким, как Брут, но подводило лицо: глаза никак не могли остановиться, ерзали, как обпившийся элем монах на мессе, да верхняя губа то и дело поддергивалась, оголяя десны.
В такие моменты сходство лица сэра Вальтера с заячьей мордочкой становилось настолько очевидным, что Филипп с трудом сдерживал усмешку.
— Вы приехали в одиночку, месье Рене? — спросил англичанин, отрывая своими желтыми зубами кусок оленины.
Филипп кивнул.
— Почти.
— Неосмотрительно. Человек с такими деньгами на наших дорогах… Вы могли не доехать. Вполне…
— Но я доехал. «Почти один» означает, что со мной были трое наемников, бывшие солдаты. Я отпустил их перед встречей с вами.
— Это правильно, — подтвердил Тирел. — Правильно, что отпустили! Зачем им видеть, как мы встречаемся? Но трое сопровождающих… Трое — это то же самое, что ни одного.
Филипп пожал плечами.
— Пожалуй, вы правы. Но ехать в сопровождении отряда означает привлекать к себе слишком много внимания. Я не официальное лицо. И прибыл сюда не с дружеским визитом. Все сложнее, не так ли? — Филипп улыбнулся, но улыбка, больше напоминавшая оскал, вовсе не выглядела признаком веселого состояния духа. — И обратно мы с вами поедем без эскорта, если вам, сэр Вальтер, не хочется закончить жизнь на виселице. Минимум людей, минимум внимания к нашим скромным особам. Только лишь два моих личных охранника ждут нас по дороге к Ла-Маншу. Только двое. Они наняли судно, они же и встретят нас в условленном месте. Никто из них не знает, кто вы. И не должен узнать, если вам дорога жизнь. Мы доставим вас в Нормандию. Далее — я помогу вам достичь Италии. Дорога через горы на юг трудна, и я бы осмелился рекомендовать проделать морем и весь дальнейший путь. В сентябре это практически безопасно и даже доставит удовольствие. А как только мы сойдем на землю, наши пути разойдутся. Я не стану сопровождать вас в Венецию и, надеюсь, что мы благополучно забудем о существовании друг друга. Но только если вы не нарушите правил, о которых вас предупреждали. Одно условие, всего одно, но его вам надлежит исполнять неукоснительно: никогда не возвращайтесь в Англию, сэр. Никогда не приезжайте в Нормандию или Францию. Италия отныне — ваш мир, не пересекайте его границ! Никогда не пересекайте! Никогда — это означает никогда. Исключений нет. О последствиях вы предупреждены, а мы, когда надо, умеем быть очень жестокими.
Сэр Тирел кивнул в знак того, что все понял, и в жестокости собеседника не сомневается. Кивнул и снова выпил. Рыжие усы его намокли вином, покрылись розовыми каплями и обвисли.
— Почему вы не спросите меня, как все случилось? — произнес он и осклабился.
«Нет, не заяц, — подумал Филипп. — Эти вислые усы щеткой… Определенно — не заяц. Хорек».
Вино, конечно, ни в какое сравнение не шло с ароматным греческим или более легким итальянским, к которым у легионера была привычка, чтобы не сказать слабость. Кислое, вяжущее язык, жидкое от недостатка солнца, но Филипп допил остаток из оловянной кружки, утер рот нечистой манжетой, и только потом ответил:
— А какая, собственно, разница, как все произошло? Важен результат… Он мертв?
— Да.
— Вы убедились в этом?
— Да.
— Значит, все в порядке, и нет никакой разницы, как именно вы это сделали.
— Это было трудно, — сказал Тирел и снова показал зубы. От выпитого впопыхах красного по бледной коже лица англичанина пошли пятна, словно был он не человек, а вытащенный на воздух осминогий гад — октопус. — Очень трудно. Я бы вряд ли одолел его в схватке на мечах, ведь Руфус славился своей силой. Он был воин, наш Рыжий…
За годы своей жизни Филипп выслушал исповеди многих убийц — душегубы зачастую народ общительный до отвращения.
Кто-то из них принижал своих жертв, стараясь выставить себя справедливым мстителем, очищающим мир от паразитов. Кто-то превозносил убитых до небес, стараясь таким образом показать собственную значимость. Были и такие, что молчали, не считая нужным обсуждать сделанное. Последние были Филиппу милее, может, потому, что он и сам не любил рассказывать о содеянном. Но уж если сэр Вальтер считал, что совершенное исподтишка убийство короля-воина делает героем его самого, что ж, так тому и быть!
Решение убить короля Англии было принято Конклавом давно — больше полугода назад, судьба исполнителя тоже была предопределена заранее, и Филипп в очередной раз убедился в прозорливости тех, кто отдавал ему приказы. Конечно же, можно было спрятать сэра Вальтера в Италии, в Константинополе или Александрии, можно было отправить его в Армению или в иерусалимские земли, но решавшие судьбу Тирела были уверены — ни в Колхиде, ни в Иудее, ни в холодных странах на востоке нельзя гарантировать тайну произошедшего сегодня убийства.