— Что да, то да.
— Значит, бумаг нет…
— Значит, бумаг нет.
— Это конечно, плохо. Я не люблю покупать трофеи, а вдруг за ними придут бывшие хозяева?
— Думаю, — высказался Кац с предельно сдержанным выражением лица, — что придти за ними для бывших хозяев будет очень затруднительно. Я бы сказал — почти невозможно. Ты сам знаешь, Зайд, покойники не ходят. Они, в основном, лежат.
— Но у них есть друзья, — возразил бедуин, снова отпивая чай из пиалы. — Опасные люди! Зачем мне неприятности? Что у тебя еще есть, капитан?
— Пока что ничего более… Ничего, что могло бы тебя заинтересовать.
— Жаль.
— Так ты не поможешь нам?
— Я не сказал «нет», я сказал — «жаль». Какую помощь ты бы хотел получить?
— Мне нужна телефонная связь.
— Это проще.
— И несколько минут пользования твоим компьютером.
— Еще проще. Но для начала я хочу понять, почему кто-то гонится за вами и хочет вашей смерти? В чем причина, Рувим, что тебя гонят как антилопу в твоей собственной стране? Ты же всегда был львом, капитан!
— Валентин, — распорядился дядя. — Покажи…
И Валентин показал.
Находка не очень впечатляла — ведро бриллиантов или золотые слитки выглядели бы куда как убедительнее!
Зайд покрутил контейнер в руках. Потом внимательно осмотрел тубус, зачем-то понюхав распиленный край.
— Все из-за гвиля? — спросил он с разочарованием, возвращая вещи Валентину и снова берясь за чай.
— Да.
— Когда я был маленьким, мы находили очень много таких в пещерах на Юге, неподалеку от моря. Я сам находил. И что такого ценного в этих высохших кусках кожи? Не понимаю и никогда не пойму! Им тысячи лет, те, кто писал их, давно превратились в прах. Разве могут быть тайны, из-за которых люди гибнут много веков спустя? Нет! Но если вас из-за этого пытаются убить, значит кто-то думает не так, как я! А ты не полагаешь, что проще было бы избавиться от него, Рувим? Выбросить или, например, отдать тем, кто вас преследует? Даже если он стоит кучу денег, разве твоя жизнь и жизнь этих детей не дороже?
Профессор покачал головой.
— Это не решит проблему. Дело не только в деньгах, Зайд, жизнь всегда дороже денег, я бы не стал играть с судьбой. Но им нужно, чтобы мы никому не сказали о рукописи, даже не о том, что в ней, а о том, что она существует. Для этого у них есть один путь… Веришь, сержант? Есть секреты, которые не портятся и никогда не протухают, — сказал серьезно Кац. — И это один из них.
— Пусть так, — согласился бедуин. — Значит, тебе не повезло. Нет ничего хуже, чем хранить чужие секреты, особенно, если за них могут убить! Поешьте, Рувим, и вы, дети, то, что послал нам Аллах… Я понял, о чем ты просишь, теперь дай мне подумать, что я могу сделать для вас.
Блюдо с жареным куриным мясом, золотистым луком и горой рассыпчатого риса Хавва поставила на циновку между ними. Аромат, поднимающийся от свежеприготовленной пищи, был не просто хорош — для оголодавших беглецов он был восхитителен! Сам хозяин к еде едва прикоснулся — только для того, чтобы гости не смущались — и продолжал пить чай, пока остальные трапезничали.
Сразу, как Хавва убрала блюдо (выеденное без остатка!) и вышла, к беседе присоединился Якуб — такой же непроницаемый и спокойный, как его отец.
Старый и молодой бедуины переглянулись.
— Я не куплю у вас квадроциклы, — произнес Зайд с той же ровной интонацией.
Все молчали, стараясь не показать разочарования. Валентин почувствовал, как Арин сжала его руку, но ни на йоту не изменила смиренное выражение на лице.
— Ну, что ж… — протянул профессор. — Нет — так нет. Спасибо тебе, Зайд, спасибо за еду и пристанище…
— Сядь, капитан, — попросил бедуин и сделал соответствующий жест рукой. — Не спеши, я не закончил. Я не могу купить ворованное…
— Трофейное, — поправил Кац.
— Я не разбираюсь в тонкостях и законах, Рувим, я не юрист, я простой бедуин, и мне трудно понять разницу между трофейным и украденным, зато я знаю людей, которых это различие не интересует, и они с удовольствием купят ваш товар. И им не нужны документы. И с деньгами у них нет проблем. Сколько ты хочешь получить за машины?
— Две тысячи долларов, — сказал профессор. — За обе.
— Это много.
— Это разумная цена. Недавно их купили тысяч за двадцать — двадцать пять.
Якуб наклонился и что-то негромко произнес на ухо отцу.
— На обеих машинах следы от пуль, — Зайд пожал плечами. — Не думаю, что по ним стреляли в магазине! Мне кажется, что тысяча долларов за два вездехода — более справедливая цена.