Сегодня Ханаан выглядел особенно плохо.
Старика мучила подагра, и запах растирок, исходивший от его распухших ног, был поистине непереносимым. То ли от запаха, то ли от боли, то ли от начинающейся жары (а скорее всего, от всех трех причин) Ханаан находился в очень дурном расположении духа. Внешне это выражалось разве что в том, что правая рука его, лежащая на подлокотнике кресла, нервно подрагивала, деформированные в суставах пальцы постукивали по дереву.
А день действительно обещал быть жарким, так что раздражался Ханаан не зря. Он вообще мало что делал зря — для того, чтобы предугадать полуденный зной особой прозорливости и не требовалось. Несмотря на сравнительно ранний час (Кайфа специально не стал откладывать визит к тестю на более позднее время), солнце уже припекало. Над камнями балюстрады, с которой открывался превосходный вид на город и белую громаду Храма, начинал дрожать воздух, и небо из голубого становилось блеклым и выжженным. Измученные небесным жаром облака стремительно выцветали в зените.
— Что же твои хваленые шпионы? — проскрипел Ханаан, не утрудив себя даже попыткой поприветствовать зятя. — Расскажи мне, Кайфа, сколько ты платишь этим бездельникам?
Иосиф промолчал.
Он сделал это по двум причинам. Во-первых, платил он шпионам немало, и было их не одна сотня — Ершалаим очень большой город, слышать и знать все, что происходит на улицах, на рынках и в некоторых домах необходимо, если не хочешь расстаться с жизнью. Сумма выплат на шпионов, доносчиков и просто сочувствующих была настолько значительна, что огорчила бы старика чрезвычайно. Во всяком случае, самого Кайфу она огорчала настолько, что каждый раз, отдавая деньги в расход, он едва не закипал, словно горшок с похлебкой.
Во-вторых, он достаточно хорошо знал своего тестя, чтобы догадаться — ответ Ханаана не интересует.
— Почему, Кайфа, мы узнаем все последними? — продолжил Ханаан. — Почему Афраний знает все еще до того, как что-то происходит? Он же римлянин! Он здесь чужой!
На этот раз ответить было нечего.
Афраний действительно знал все заранее. Этот невысокий человек с плечами греческого борца и головой философа начал службу еще тогда, года хозяином во дворце первосвященника был Ханаан.
Он появился из ниоткуда.
Сошел с корабля в Кейсарии Стратоновой осенним ранним утром, легко вспрыгнул на спину отдохнувшей лошади, и в тот же день, к вечеру, Валерий Грат представил его как нового начальника тайной службы при прокураторе. Старый начальник — Донат — той же галерой отбыл на родину, и больше о нем никто не слышал. А, возможно, что и не отбыл, а просто так говорили. Если Грат кого-то невзлюбил, то возможность уехать в Рим живым была милостью Божией, а Бог, как известно, просто так милостями не разбрасывается.
Новый начальник был настолько молод, что при виде его люди улыбались — этот мальчик мог быть любовником прокуратора, чьим-нибудь любимцем, присланным в Иудею для того, чтобы начать восхождение по лестнице чинов, просто юным карьеристом, не отдающим себе отчета, в какую переделку угодил…
Он мог быть кем угодно, но не начальником тайной службы.
Но люди улыбались зря.
Ханаан сказал, что Афраний здесь чужой. Это было и так, и не так. Афраний был римлянином, но при этом знал Иудею и разбирался в здешних хитросплетениях лучше, чем большинство урожденных иудеев. Шпионов у начальника тайной службы было больше, чем у Каифы, и Иосиф был уверен, что многие из тех, кто получает деньги из казны священства, на самом деле верно служат этому приезжему.
— Тебе нечего сказать? — спросил Ханаан, выдержав паузу.
— Это так, — произнес Кайфа. — Ты и сам знаешь, что мне не тягаться с Афранием. Но позволь мне спросить: что он знает того, что неизвестно мне?
— Давай начнем с того, что известно тебе, Иосиф, — ответил Ханаан не без иронии. — Это не я плачу шпионам целое состояние. Это делаешь ты!
Старик улыбнулся, показывая желтые крупные зубы.
Улыбка у него была такая же, как у дочери. Неприятная.
Кайфа улыбнулся в ответ, пытаясь изобразить благодушие всем лицом, хотя знал — Ханаан ему не поверит. Тесть знал, что Иосиф не питает к нему нежных чувств, но эта подробность его не интересовала. До тех пор, пока Кайфа делал то, что ему говорилось, он устраивал Ханаана.