«А ты и рад — можно за своих повоевать», — подумала Рут.
Родина Уланова, как и все остальные страны планеты, должно быть, страшно обезлюдела. Горстки россиян бежали в афганские горы и на Кавказский хребет — полоску зазубренных скал, втиснутую между Каспийским и Черным морями, — и теперь вели бестолковую и жестокую войну с чеченцами и полчищами беженцев из Турции, Сирии, Саудовской Аравии, Иордании и Ирака. Могло быть хуже, додумайся израильтяне эвакуироваться туда же, а не на юг, в Африку и на Эфиопское высокогорье.
На Ближний восток и в Иерусалим наконец пришел желанный мир.
Орбитальная станция еще изредка получала радиосообщения от русских с просьбами произвести космическую разведку или передать американцам призывы о помощи, а подчас — сбивчивые воинственные заявления, клеймившие происки мусульманских врагов. Уланов, если позволяли положение на орбите и погода, ежедневно отправлял фотографии высокой четкости, исправно передавал каждую просьбу о помощи, но прежде принес клятву, что не будет действовать во вред интересам США.
Рут протянула руку сквозь сноп солнечного света из иллюминатора и тронула командира за плечо. Она неправильно рассчитала движение — инерция заставила обоих потерять равновесие. Астронавтка усилила хватку, чтобы не отлететь в сторону. Комбинезон Николая был такой же ледяной, как его выдержка. Командир мельком глянул на женскую руку и посмотрел в глаза подчиненной. Нахмуренные брови расправились.
Рут первой нарушила молчание:
— Невесомость не дает никаких преимуществ без специального оборудования, которого у нас нет. В реконструкции я дошла до предела возможного. Да и расшифровку нам присылают слабенькую.
Торопясь опередить невидимый девятый вал техночумы, стартовый расчет куда-то задевал ее пробы для анализов. Не иначе, кто-нибудь засомневался, кому и зачем на орбите понадобились части человеческих тел. Наночастицы лучше и надежнее всего сохранялись в замороженных тканях.
— В Колорадо пользуются старыми электронными зондами, а в Индии вышли из строя почти все компьютерные программы. Они присылают неполные раскладки.
Уланов покачнулся и отцепился от нее.
— Ты всякий раз докладывала, что есть прогресс.
Рут не знала, куда девать руки.
— Верно. Я и сейчас еще учусь, узнаю новое.
Плавным жестом она обвела рукой оборудование и скользнула к атомно-силовому микроскопу для литографии, который всегда напоминал ей застывшего по стойке «смирно» гнома-крепыша. Гладкое тело «гнома» заканчивалось «плечами» — низким колпаком, прикрывавшим рабочую поверхность. Под широким конусом «шляпы» притаились компьютерная оптика и кантилеверы с иглами, заостренными до атомного размера. АСМ пришлось устанавливать боком, поперек лаборатории. Рут провела за окулярами столько времени, что теперь на ощупь развернулась вдоль корпуса микроскопа, оставив командира одного в вертикальной плоскости, тем самым нарушив субординацию. Женщина даже не заметила ошибки — она смотрела на темный сетчатый дисплей микроскопа.
Видит бог, восхваление стоящего за нанотехнологиями человеческого гения временно вышло из моды. Невидимая саранча унесла жизни почти пяти миллиардов человек и истребила тысячи видов животных.
Чума стала крахом не только для человечества — пройдет много веков, прежде чем выровняется кошмарный дисбаланс в окружающей среде, если на это еще можно надеяться. Во многих отношениях Земля превратилась в другую планету, и ученые пока были не в силах предсказать, какой облик примут леса, что станет с климатом, атмосферой и почвой.
— Ну, раз ты еще учишься… — начал было Уланов, подбирая подходящий к случаю тон, но Рут опередила его:
— Наш вариант можно усовершенствовать до бесконечности. Если прикажешь, могу проковыряться с ним еще лет пять.
— Шутишь?
— Если бы! — Рут пыталась найти слова помягче, чтобы правда не показалась слишком жестокой. — Электронному зонду в Колорадо едва хватает мощности демонтировать наночастицу размером в два миллиарда единиц атомной массы, не говоря уж о ее воссоздании, а глюки в индийских программах делают их схемы практически бесполезными. Наша техника, возможно, самая лучшая из оставшейся во всем мире.
— Чего ж ты тогда прекратила работу?
— Коля, я и так уже сделала все, что могла.
Рут прежде не приходилось испытывать к кому-либо подобных чувств — смеси теплоты и негодования. Это ее бесило. Конечно, не Уланову решать, оставаться или нет на орбите, однако он неизменно выступал за то, чтобы экипаж МКС находился в космосе до последней возможности, отказываясь поддержать Рут своим авторитетом.