И она поднялась с места, давая понять, что разговор окончен, — с той же непринужденностью, как незадолго до того ее муж в директорском кабинете «Сент-Экзюпери». Бертеги невольно восхитился такой манерой, а заодно отлично сшитым костюмом Клеанс, безупречно на ней сидящим. Комиссар в свою очередь поднялся, но Клеанс продолжала возвышаться над ним на добрый десяток сантиметров. В тот момент, когда она протянула ему руку на прощание, он спросил с наигранным равнодушием, которое астролог Сюзи Блэр определила как «синдром Коломбо»:
— Вы учились в «Сент-Экзюпери» в то же время, что и Ле Гаррек, насколько я понимаю?
Клеанс коротко кивнула.
— Имя Анри Вильбуа вам о чем-нибудь говорит?
Рука Клеанс на секунду замерла в воздухе.
— Ничего, насколько я помню. Какое это имеет отношение к Талькотьеру?
— Мы пока не знаем, мадам Рошфор… Но я очень вам благодарен за то, что вы уделили мне свое время. И позволили мне сэкономить мое.
Клеанс пожала комиссару руку сухой властной ладонью и, провожая его, сделала несколько шагов к двери. Уже почти у порога Бертеги осенила неожиданная идея.
— Совсем забыл вас спросить…
— Да?..
— Самый последний вопрос: Пьер Андреми, случайно, не учился со всеми вами? Я имею в виду — с вами, вашим мужем, Ле Гарреком…
Клеанс Рошфор оставалась такой же невозмутимой и держалась столь же прямо — пожалуй, слишком прямо. И однако Бертеги ощутил, что она чуть дрогнула. На короткую секунду в ее непробиваемой броне открылась брешь.
— Вы… — она слегка кашлянула, — вы говорите о…
— Да, о том самом Пьере Андреми… он ведь родом из Лавилля, так? И примерно ваш ровесник, если я не ошибаюсь. К тому же принадлежал к одной из тех семей, которые отдают своих детей в лицей «Сент-Экзюпери».
Клеанс не шелохнулась и продолжала стоять прямо и неподвижно, как статуя. Затем она глубоко вздохнула, словно осознав, что ее молчание длится слишком долго, и произнесла прежним уверенным тоном с легким оттенком иронии:
— Талькотьер, Андреми… кажется, вы чересчур встревожились, комиссар. Но в данном случае вы не ошибаетесь — Пьер Андреми действительно учился вместе с нами… как и многие из нынешних обитателей Лавилля. Но он, знаете, был… со странностями. Мы с ним почти не общались.
— Ну что ж, у меня больше нет к вам вопросов, мадам Рошфор, — спокойно сказал Бертеги. — Спасибо, что на них ответили.
Глава 56
Бастиан сидел в продавленном кресле за ширмой кукольного театра. Мощные деревянные балки смыкались как раз у него над головой, отчего потолок казался еще более низким, давящим. Бастиан медленно потягивал кока-колу, — не потому, что хотел пить, а чтобы липший раз прикоснуться губами к горлышку бутылки, которого совсем недавно касались губы Опаль, — одновременно пытаясь привести в порядок свои мысли и хоть ненадолго забыть о белых тенях, явившихся к нему… Они ведь были здесь, не так ли?.. Он в этом не сомневался. Они хотели говорить. Или кричать. Или плакать…
Резкое дуновение холодного воздуха заставило его вздрогнуть и на мгновение отвлечься от своих размышлений. Тишина во дворе напомнила ему о том, что перемена закончилась и ученики разошлись по классам. Без него. Бастиан снова ощутил одиночество, от которого у него перехватило дыхание. Никогда еще он не чувствовал себя настолько… отличающимся от других.
Бастиан глубоко вздохнул и поднялся. Теперь он знал, что делать. В фильмах ужасов он видел, что на спиритические сеансы всегда собираются несколько человек, — но, в конце концов, какая разница? Сейчас, в отличие от вчерашнего дня, самым главным ему казалось не количество участников, а деревянный круг с пентаклем.
Он убрал картонную коробку, закрывавшую магический круг, собрал белые квадратики с буквами. Затем сел по-турецки, лицом к пентаклю, и разложил буквы по кругу, как вчера делала это Анн-Сесиль. Поставил в центр бокал. Ну вот, все очень просто. И что теперь?
Бастиан неуверенно положил палец на край бокала — просто коснулся его, без всякого нажима. Нужно ли закрыть глаза или можно оставить их открытыми? А фраза «Дух, ты здесь?» — нужно ли ее произносить? Бастиан решил, что не нужно, — и без того потустороннее присутствие ощущалось достаточно сильно. Он решил полностью довериться инстинкту.
Бастиан прикрыл глаза и попытался как можно более четко представить себе, с кем хочет связаться: с Жюлем или с братом Опаль… если нет, то с любой сущностью, желающей обнаружиться. Первые минуты были долгими и сумбурными: ему ни как не удавалось сосредоточиться, он нервно вздрагивал и пару раз нервно хихикнул: в первый раз — когда в памяти вновь всплыла физиономия месье Дюпюи, озвучивающего определение призмы; во второй — когда вспомнил реплику Патоша «Совсем сдурел?!» в «аське». Однако мало-помалу его сознание очистилось, дыхание выровнялось и стало медленнее.