— Надо бы дорожки расчистить, — сказал Одинсон с улыбкой на губах. Сделать это до прихода гостей он не успел.
— Только оденься теплее, — ответил Локи, вытаскивая готовый яблочный пирог из тёплой ниши.
— Локи, третий ушёл, — как бы между делом напомнил сосед.
— Мне кажется, они нас больше не потревожат, — задумчиво ответил Лафейсон.
— Хорошо, — покивал охотник, прошёлся по избе, глянул на Эроса, тот вёл себя обманчиво спокойно. Тор накинул верхнюю одежду, взял метлу и снова обернулся к Локи: — О чём ты говорил с ведьмой? Расскажешь мне?
— Как только удостоверюсь в правдивости её слов, — отозвался Локи.
Тор не стал спорить, очевидно, Локи старался не показать своего волнения, возможно, сейчас лучше было оставить его в покое, а потом, ближе к вечеру, он расспросит колдуна. Стоило Одинсону выйти на улицу, Лафейсон тяжело сел на стул, одним разом его покинули все силы, он обречённо закрыл лицо руками. Эрос забеспокоился, он чувствовал, что компаньон отгородился от него, причём, когда он вернулся с улицы после расправы над адептами, этот незримый щит стал только сильнее.
Тор закончил с чисткой дорожек к бане и колодцу, он бодро и с удовольствием занимался той повседневной рутиной, какой жил долгие годы Локи. Одинсон вернулся в избу, поймал странный взгляд, каким его одарил зеленоглазый чёрт, каким-то опасливым он выглядел.
Лафейсон пригласил соседа отведать пирога. Тор уселся за стол и с огромным удовольствием проглотил добрый кусок. Одинсон едва сдержался, чтобы не застонать от восторга в голос, таким вкусным было угощение, себе же хозяин избы отрезал кусок гораздо скромнее — любителем поесть его не назовёшь.
— У Эроса сметана закончилась, — начал Локи, так и не доев свою порцию. — Ты можешь сходить на рынок?
Тор поднял на Локи глаза.
— Один? — нахмурился Одинсон.
Сходить в деревню Тору было вовсе не сложно, но ведь он отлично знал, что кот день-другой мог и без сметаны прожить, простоквашу он тоже уплетал за обе щеки, к чему вдруг спроваживать его из дома да к тому же одного под сомнительным предлогом? Чем Локи собирался заниматься в его отсутствие?
«Не к добру это», — подумалось охотнику.
— Да, а что? — скромно улыбнулся Локи, стараясь не выдать своё беспокойство. — Я тебе доверяю.
Разумеется, Лафейсон и мысли не допускал, чтобы отпустить охотника одного, он уже нашептал Фенриру приказ о сопровождении и защите Тора. Мало ли какие опасности могли ожидать в деревне. Но сейчас у Локи не было выбора: разговаривать с отцом в присутствии Одинсона не являлось целесообразным.
Охотник перевёл взгляд на Эроса, тот спрыгнул с табурета и подскочил на стол.
— Я сделаю, что скажешь, только с одной оговоркой, — не растерялся Одинсон. — Ты и шагу не ступишь из дома.
— Хорошо, — покивал чернокнижник, его зарок вполне походил на правду.
Локи снарядил Тора в деревню, вооружив достаточным количеством золота. Лафейсон рассчитывал, что ему хватит времени на разговор, хотя не подозревал, чем закончится их очередная встреча.
Набросив на себя тёплую накидку, Одинсон ещё раз бросил взгляд на Эроса, котяра заметно притих, будто под гнётом потустороннего страха, а ведь кот и без того был созданием магическим, чего он мог бояться? Тор тяжело вздохнул. Чернокнижник натянул улыбку, ореол шрамов вокруг рта заострился. Они не сказали друг другу ни слова на прощание, Одинсон только рассеянно кивнул, давая понять, что выполнит просьбу соседа. Только чутьё подсказывало: Эрос предпочёл бы остаться без сметаны, лишь бы он не покидал избу.
С тяжёлым сердцем Тор отправился в деревню, идти по сугробам было как всегда трудно, а ещё ему казалось, будто он вяз в снегу, как в болоте. Он передвигался медленно, каждый шаг давался с большим трудом, охотник чувствовал, как за ним внимательно наблюдали. Может быть, Локи, а может, Фенрир.
Когда Одинсон скрылся из виду, Локи отвернулся от окна, поднялся с лавки, выпрямился.
— Иди на постель, — скомандовал колдун, обращаясь к коту, зверю ничего не оставалось, только подчиниться. Локи распрямил плечи, надменно вздёрнул подбородок: Лафей не увидит его растерянным. — Явись!
Изумрудная рябь прошла по деревянным половицам, тёмный силуэт отделился от стены. Эрос пригнулся, словно готовился к прыжку, и зашипел на статного мужчину, преисполненного чувством собственного достоинства. Облачённый в дорогую одежду болотно-зелёного цвета, к которой всегда был привычен, Лафей выглядел как титулованный граф, длинные угольно-чёрные локоны чуть вились на концах, ниспадая на плечи.
— Здравствуй, Локи, я знал, что ты позовёшь. Я с нетерпением жду каждой нашей встречи.
В своей смерти Лафей ничуть не изменился, да, он потерял свою силу, но не манеру вести себя по-хозяйски. Он по-прежнему был так же красив, красноречив и невозможен в своей манере комментировать поступки сына. Локи молчал, и взгляд его давал понять внимательному духу всю глубину ненависти, всю силу ярости, которая не давала чернокнижнику покоя.
— Я воплощу любое твоё желание, Локи, — любовно произнёс отец, он сделал несколько шагов в его сторону.
Тонкая улыбка на губах Лафея откровенно раздражала. Раз от раза он в открытую говорил о своей привязанности, о своей испорченной любви, о том, что мог подарить ему нежность и страсть, как в те далёкие времена. Его мягкая полуулыбка обещала океан любви, в котором Локи предпочёл бы утопиться, если только смерть была возможной.
— Разумеется, — кивнул Локи, не поддаваясь дьявольскому очарованию родственных уз. — Расскажи о моей матери.
Лафей дёрнулся, словно от небрежной пощёчины, но быстро возобладал над собой.
— Зачем ворошить прошлое? — без выражения отозвался дух.
— Неправильный ответ, — хищно улыбнулся хозяин избы, качая головой.
Лафей взвыл, рухнув на колени. Не в первый и не в последний раз он, истязаемый сыном, испытывал страшные муки. Никогда бы он не подумал, что хоть один его отпрыск сможет настолько превзойти его по силе и нечеловеческой ярости. Загнанный в бренное тело дух кричал на разные лады, когда магия созданного им монстра разрывала его изнутри. Терпеть такое воздействие гордо и беззвучно не удавалось ещё ни разу. Внутренности, кости, жилы — всё выкручивало нещадно, Лафей ощущал себя на дыбе.
Прежде сын довольствовался сладкой ложью и ответов не требовал, почему же сегодня он был столь требователен? Что произошло? К чему эти расспросы?
Чернокнижник выждал достаточно, наблюдая, как отец терял лицо и свою напыщенную невозмутимость, мучаясь от боли. Локи прекратил воздействие, смотрел на прародителя сверху, подобно божеству, он взирал на грязное земное отродье. Они были похожи с одной лишь разницей: Локи получил несокрушимую силу, а Лафей потерял свою мощь. Густые чёрные пряди упали на лицо, скрывая гримасу страданий, Лафей пытался отдышаться, прийти в себя.
О! Он никогда не требовал пощады, никогда не оскорблял своего мучителя. Эти муки для него были слаще забвения и темноты в ожидании новой встречи. Испытывать на себе волю Локи было сродни соитию, агрессивному и страстному, и коль скоро сын не принимал его объятия, духу хватало этих мучительных перепалок.
— Что ты хочешь знать? — прохрипел отец, хватаясь за свою грудь обеими руками.
Лафею всё ещё казалось, что рано или поздно Локи сдастся, перестанет вызывать его просто ради этой боли, они могли проводить время куда более приятно. Адепт не жалел о том, что сделал с сыном при жизни, мучения нежного существа того стоили: Локи обрёл силу, неподвластную больше никому. И за чертой смерти Лафей оставался горд своим сыном, пусть их встречи всегда заканчивались нестерпимой болью и очередной смертью. Проваливаясь в пустоту до поры до времени, адепт уверял себя: сын призовёт его вновь.
— Свою дешёвую ложь можешь оставить при себе, — чернокнижник смотрел выжидающе.
Лафей хрипло рассмеялся, он смахнул волосы с лица, вскинул глаза на сына.
— Прежде она тебя устраивала, ты не задавал лишних вопросов.
— Расскажи, как всё было на самом деле, — бескомпромиссно потребовал Локи.