Одинсон пиявкой прилип к Локи, он молчал, не пытаясь его разговорить, сейчас болтовня не поможет, они разберутся потом, а в данный момент Тор хотел лишь прикасаться к своему похищенному и чудом обретённому брату, снова и снова убеждаясь в его реальности. Охотника вдруг накрыла щемящая нежность, хотелось гладить и целовать Локи, как кота. Одинсон хотел, чтобы сын Лафея понимал, чувствовал, как нужен ему.
Они долго просидели, прижавшись друг к другу, оба опасались отстраниться. Тор боялся, что Локи снова начнёт корить себя, искать вину, которая лежала вовсе не на нём. Сын Лафея, в свою очередь, хотел насладиться этими крохами настоящего тепла, по которому изголодалась его душа и тело. Охотник первый решился нарушить затишье, он осторожно отстранился, заглянул магу в глаза, тот уже не плакал, но выглядел уставшим и обречённым.
— Локи, как ты? — неуверенно поинтересовался Одинсон, он погладил брата по ноге, Лафейсон тяжело сглотнул и поспешно отвёл взгляд.
«Что-то задумал», — понял Тор.
— Всё нормально, — медленно сказал чернокнижник.
Именно это Тор надеялся услышать, но слова и действия мага очевидно разнились.
— Тебе нужно отдохнуть, поспать, — осторожно предложил охотник. — Может, приляжешь?
— Пожалуй, — легко согласился Локи.
Тор лишь на миг обрадовался, но быстро осознал: Локи просто затаился, он точно предпримет попытку сбежать, но Одинсон будет готов. Охотник потянулся, чтобы расстегнуть и снять с Локи одежду, но тот немедленно запротестовал:
— Не надо.
— Хорошо.
Локи снял обувь, но на постель лёг в одежде. Он отвернулся к стене и, устроившись на боку, замер, словно неживой.
Тор давно уже не смел надеяться на лучшее, злодейка-судьба отняла у него семью в далёком прошлом, всю свою жизнь он был абсолютно уверен, что брата принесли в жертву, и лишь совсем недавно Лафейсон подарил ему надежду своей убеждённостью, что брата забрал отец-колдун.
Они могли никогда больше не увидеть друг друга, а столкнувшись, пройти мимо, не ведая о своём родстве; Тор сам мог убить брата, даже не подозревая об этом в погоне за призраками прошлого, в надежде отомстить. Сейчас, когда он смотрел на Локи, вся его жизнь до этого момента показалась Одинсону полной бессмыслицей, бесцельным существованием.
Что он делал всю свою жизнь? Скитался в поисках новых жертв и убивал неугодных. Этому порочному кругу не было конца, пока не появился Локи, он изменил всё: вытащил его из подземелий ордена, вырвал из рук смерти, дал новую жизнь и дом, он даже выбор ему дал: уйти или остаться. И даже теперь, когда вскрылось их родство, он винил себя в тех давних событиях.
Немного поразмыслив, Тор пришёл к выводу, что Локи не мог врать, он ведь сам всё видел и слышал: странные слова ведьмы и поведение чернокнижника, его растерянность и боль. Факты на лицо: они братья — очень разные, но родные. К этому открытию никто из них не был готов, но Одинсон испытывал радость: он снова обрёл семью, а Локи прогнулся под тяжестью вины и разочарования. Сильнейший колдун, единственный в своём роде, раскис, а Тор не понимал, почему, а главное, как с этим справиться.
Сложно было с уверенностью сказать, спал ли Локи или просто делал вид, не стремясь снова заговорить. Какое-то время Одинсон просто наблюдал за братом, а потом решил немного отвлечься, он подбросил дров в огонь, угостил Эроса простоквашей и снова уселся у стола. Кот наелся и запрыгнул на стол, стал благодарно ласкаться.
Одинсон улыбнулся, погладил зверя по голове и тихо произнёс:
— Спасибо, что позвал меня, — кот хитро заглянул в глаза охотника. — Ещё бы сказал, что творится у него на душе.
Эрос дёрнулся, глянул на компаньона, прищурился, что-то прикидывая, и снова обернулся, заглядывая Тору в глаза так, словно и правда собирался что-то сказать. Одинсон подобрался, готовый прислушаться к голосу, возможно, сейчас был тот самый момент, когда он сможет услышать мысленный посыл зверя. Эрос подошёл поближе, сел на стол, боком прижимаясь к плечу Одинсона.
«Он влюблён в тебя, — поведал уже знакомый голос. Тор напрягся, весь обратился в слух. — Прежде он мог мечтать, что, возможно, когда-нибудь вы сблизитесь, а теперь этого не случится даже через тысячу лет».
Тор хотел открыть рот, но снова расслышал голос Эроса, только сейчас он понял, что кот размышлял сам с собой, он не знал, что его кто-то слышал.
«Лучше бы он не знал, что вы братья, — Эрос шумно вздохнул, словно человек. — Сбежит, снова сбежит. Он уже выбрал себе дорогу, и она ведёт к Лафею, в его объятия».
Тор шумно сглотнул, этого он не допустит. Он не даст брату сбежать и уж тем более к своему безумному отцу. Что бы там Локи ни думал, он был достоин счастья, он его выстрадал по вине Лафея, они оба потеряли семью и обрели её, пусть Локи пока не понимал этого, но у них они было впереди. Между ними больше не было договорённостей и принудительных обязательств, теперь они были семьёй. Объяснить бы свою позицию этому упрямому зеленоглазому чёрту.
Так или иначе, теперь Одинсону всегда придётся быть начеку, в ожидании каверзных выходок колдуна, разумеется, Локи станет гнуть свою линию, только охотник не поведётся на обманные манёвры.
«Если бы только ты мог убедить его остаться, — проронил Эрос. — Но ты этого не сделаешь».
Тор нервно дёрнулся и, аккуратно приобняв кота, шепнул ему в ухо:
— Ты только скажи, что мне сделать? Я на всё готов.
Кот не вырывался из настойчивых объятий, на какой-то миг охотнику показалось, что Эрос не так хорошо понимал его речи, но ответ животного полностью разубедил его.
«Лафей был для него всем, отцом и любовником. Хватит ли тебе сил превзойти его?» — был ответ.
Озадаченный Одинсон выпустил Эроса из рук, и он немедленно спрыгнул со стола, оба расслышали глубокий вздох сына Лафея. Охотник проводил кота задумчивым взглядом, тот не спешил улечься рядом со своим компаньоном, он держался в стороне.
Тор надолго задумался над словами зверя. Получается, они вернулись к тому, с чего начали в ночь смерти Вольштагга, и, несмотря на все разглагольствования колдуна о лучшей жизни для Тора, зеленоглазый желал не только его дружественного общества, он хотел большего, он надеялся на это, пусть и в глубине души. Теперь стало понятно, отчего он был согласен остаться в одиночестве, почему так категорически был настроен; теперь, когда правда открылась и они знали о кровном родстве, ничего между ними быть не могло, и вовсе не потому, что Локи на это не пойдёт, как раз наоборот, он уже подумал за них двоих. Лафейсон понимал: Тор никогда не прикоснётся к нему как любовник, в лучшем случае лишь как брат.
Даже если Тор добьётся своего и расположит Локи к себе, даст ему почувствовать, как он был ему нужен все эти годы, колдун всё равно будет искать встречи с Лафеем — единственным любовником, который способен был дать магу желаемое. Этого Тор никак не мог допустить. Лафей отнял у Тора семью, но сейчас, когда он только-только обрёл брата, никто не посмеет снова его забрать.
Говорят, в погоне за мечтой заплатишь любую цену. Сейчас Одинсон как раз оказался на перепутье, у него было два возможных выбора: предать надежды Локи и сделать всё возможное, чтобы возродить их братские, семейные узы или переступить через себя и свои убеждения, хотя на них строился весь его шаткий мирок. Выбор оказался очевидным, решение было обдумано и принято. Так будет лучше для них обоих.
***
Локи провалился в спасительный глубокий сон. Все его чувства притупились, накатила апатия и страх. Мутные сны преследовали его серой непроглядной дымкой, маг пытался сбежать, он пытался найти в грязно-сером мареве отца, свой дом. Он всё старался ухватить за его руку, но Лафей всякий раз исчезал под действием некой силы. Яркими вспышками молнии метались вокруг, отгораживая его от Лафея, не позволяя соприкоснуться, вспышки не причиняли боли, но дотянуться до отца не выходило.