Этой ночью Локи думал, что Тору будет гораздо лучше вдали от него, но слова отца и действия брата развенчали эту мифическую надежду. Порознь им будет хуже, чем вместе. Коль скоро судьба дважды привела охотника к его порогу, колдуну ничего не оставалось, как прислушаться к мнению большинства, к тому же его внутренним желанием это вовсе не противоречило.
Наводя порядок в избе, Тор не мог не думать о том, что сделал ночью. Он не знал, как отреагировал Локи, когда только вернулся домой и увидел его на полу, хотя мог себе представить, если утром колдун был просто в ярости и весь день продолжал вести себя отстранённо и холодно. Лафейсон очевидно порицал его и всем своим видом давал понять, как глупо поступил охотник. С другой стороны, Локи отреагировал, значит, всё было не так уж плохо, осталось только помириться. И если вчера Одинсон ещё толком не знал, что предпринять, как приблизиться к брату в свете последних событий, то сейчас он намеревался вести себя упрямо и агрессивно. Он имел на это полное право.
***
Когда Локи показался на пороге избы, за окном стали заниматься сумерки. Он закрыл за собой дверь, придирчиво осмотрелся и зябко вздрогнул. Тор не стремился вести себя слишком вызывающе, лишь его губ коснулась неясная улыбка. Давать какую-то оценку уборке Лафейсон не стал, он глянул в сторону Эроса, тот мирно посапывал на табурете.
— Ты не против, если я первый пойду в баню? — поинтересовался Локи довольно спокойно, даже как-то отстранённо и без надежды в голосе, как будто Тор мог ему отказать, и вдогонку добавил: — Мне надо отогреться.
— Конечно, — запоздало ответил Одинсон, он осмотрел Локи долгим взглядом.
— Спасибо, — чернокнижник сглотнул, он открыл рот, намереваясь извиниться за своё утреннее поведение и эти нелепые оплеухи, но передумал, приходя к неутешительному выводу: надо было ударить посильнее, чтобы этот идиот понял, что так себя вести нельзя.
Локи торопливо взял чистую одежду и быстро скрылся за дверью, он не заметил, каким взглядом проводил его старший брат. Тору начинало казаться, что тянуть было больше уже некуда, Лафейсон погряз окончательно, он не станет инициировать разговор по душам, у него были на это причины, и охотник должен был уважать его желание выждать время, но только особым терпением Тор не мог похвастаться, особенно сейчас, когда он вернул себе утраченное.
Совсем недавно Сиф отдала свою жизнь, лишь бы только остаться рядом с любимым пусть и в другом тонком мире, о котором многие даже не подозревали. Тор испытывал похожую решимость. Если Локи был готов его отпустить, давая выбор: уйти или остаться, Одинсон, исполненный здорового эгоизма, уходить и забывать про брата не собирался. Более того, охотник был готов перечеркнуть всё, во что верил до встречи с Локи: он растопчет нравственность, он убьёт всякого, кто решится встать между ними, он найдёт брата, куда бы тот ни сбежал от него.
***
Локи вылил на себя очередной ковш горячей воды, пытаясь согреться и привести мысли в порядок, и если с первым он медленно справлялся, то вторая задача в целом оставалась нерешённой. Лафейсон пытался выбрать правильную линию поведения: демонстрировать отстранённость не выход; вести себя словно ничего не произошло тоже не вариант; постараться выждать какое-то время казалось мучительно болезненным решением, но ему больше ничего не оставалось.
Локи боялся своих истинных чувств к Тору, поскольку знал, как это будет выглядеть со стороны. Он не мог говорить об этом, а теперь боялся даже думать, оскорбляя старшего брата своими низменными пороками. Лафейсон подхватил таз и вылил на себя остатки воды, чтобы развести ещё. Он никак не мог смыть родную кровь со своих волос и гнал от себя воспоминания о том, что Одинсон сделал ночью. За шумом наливающейся воды он не услышал, как тихо открылась и закрылась дверь в предбанник. Он с опозданием почувствовал, как мокрое от воды тело обдало лёгкой прохладной волной, а пламя свечей на подоконнике у маленького окна вздрогнуло.
Локи медленно обернулся, открыл рот и снова закрыл, будучи не готовый к появлению Тора, он не знал, как реагировать, что сказать. Прогнать? Потребовать объяснений? Слова застряли комом в горле, он вздохнул, скользя рассеянным взглядом по телу охотника. Тор расправил плечи, демонстрируя себя во всей красе, от него волнами исходила уверенность и сила, а ещё он выглядел как порочный ангел, незаслуженно появившийся в его жизни. У Локи предательски дрогнули руки, а низ живота обожгло огнём. Он немедленно развернулся к охотнику спиной. Надо выставить Одинсона из бани, пока возбуждение не стало очевидным. Зачем он вообще пришёл?
— Я же просил, — нервно бросил Локи. — В чём дело, Тор? Если ты так хотел идти первым, надо было сказать.
— Я помогу тебе намыть волосы, — раздалось за спиной, и звук шагов натянул нервы до предела.
— Пожалуйста, выйди, — Локи набрался смелости и решимости, он резко развернулся, намереваясь вытолкать Тора в предбанник, но охотник ловко перехватил его руки за запястья, он сжимал несильно, просто пытался сдержать его гнев и лишь вопрошающе смотрел в зелёные глаза. — Уйди, я тебя очень прошу.
— Нет, — такое простое и хлёсткое «нет». Локи не возмутился, он не вырывался, а просто опешил и замер, он не знал, как реагировать. Но вот за категорическим отрицанием последовали другие слова, впрочем, не способствующие достижению хоть какого-то равновесия: — Я не хочу спорить и ругаться, просто тоже хочу согреться и помыться.
Локи сглотнул, кивнул, давая позволение остаться. Охотник тут же отпустил его руки. Лафейсону ничего не оставалось, как плыть по течению и ждать, к какому берегу его прибьют эти бурлящие воды. К счастью, ему удалось подавить возбуждение, он просто отвернулся и пытался не думать, что брат был слишком близко. Одинсон, в свою очередь, не пытался заговорить, он подхватил ковш с водой и чуть полил Локи на волосы, а затем стал усердно теребить каждую прядку, вымывая запёкшуюся кровь, что оказалось довольно проблематичным делом. Но Тор не сдавался, он был настойчив и неотвратим. Главное, что Локи не удалось его выгнать, он через силу согласился и притих.
Чернокнижник долго молчал, просто стоял к нему спиной, как деревянная кукла, лишённая души. Только всё это было лишь декорациями, Одинсон ощущал фальшь даже слишком остро, от брата исходили невидимые глазу энергетические волны, магия, которую никто не был в состоянии увидеть, лишь прочувствовать. Как бы Локи ни отрицал, он боялся и вожделел только одного — Тора.
С того самого момента, когда впервые поставил его на колени, позволяя выторговать свободу за низменное удовольствие. Локи стремился к нему, когда ещё не знал, что в их жилах текла родственная кровь, а сейчас он лишь упрямо пытался не показать своих истинных чувств.
Одинсон улыбнулся, зачерпнул ещё ковш и полил на плечи.
— Кажется, я справился с твоими волосами, — прошелестел Тор в чёрный затылок, Локи заметно вздрогнул и обернулся.
Лафейсон не прятал взгляд, но выглядел нерешительным и утомлённым.
— Давай поворачивайся, я тебе тоже намою, а то самому неудобно, — произнёс Лафейсон, имея в виду светлые пряди охотника.
Только Одинсон не сдвинулся с места, вглядываясь в зелень чужих глаз, в них читалось смятение и желание, древняя тёмная сила и мягкая уступчивость. Тор ощутил эту невыносимую тягу, какую, должно быть, испытывали друг к другу языческие боги — забытые, коварные, первобытные. Они не ведали запретов, стыда и страха, те боги давно канули во тьму веков, но сейчас их тонкие голоса побуждали действовать.
До этого момента Тор словно спал глубоким сном, жил как в болезненном бреду, в страхе оступиться, а сейчас его глаза открылись, и он видел перед собой истинное божество, которым являлся и он сам. А если они оба боги, кто имел право запретить им наслаждаться жизнью?