— Тор? — Локи удивлённо вздёрнул чёрные брови, Одинсон пожирал его взглядом, уголки его губ тянулись вверх, он медленно растягивал губы в странной улыбке. Одинсон не ответил, он медленно потянулся к губам брата, накрывая их своими, но тут же отстранился, словно выжидая ответной реакции. — Ты понимаешь, что делаешь?
— Отлично понимаю, — ответил наконец Тор, наблюдая, как темнели колдовские глаза, как сын Лафея облизал губы и уже сам потянулся к нему, он делал это даже слишком резко, прижался всем телом и целовал, как в последний раз, резко и болезненно, словно боялся, что его оттолкнут.
Только Одинсон не отталкивал, он впустил в свой рот юркий язык, сам обхватил гибкую талию и попытался перехватить инициативу в поцелуе, руками жадно ощупывал гладкое тело, потянулся вниз, сжал поджарую задницу, ощущая, как по телу колдуна прошла дрожь. Лафейсон целовался исступлённо, словно пытался выпить всё торово дыхание, высосать его жизнь, он ещё не понимал, что Одинсон сдавался без боя.
Локи втирался своим пахом в чужой пах и оторвался от губ, не в силах подавить стон.
— Проклятье! — раздражённо прошипел Локи. — Мы не можем теперь.
Тор не слушал, лишь нахально усмехнулся и, снова притянув к себе, прижался губами к бледной шее, покрывая кожу поцелуями.
— Это так заманчиво и запретно, — промурлыкал Тор, подавляя вялое сопротивление, усыпляя бдительность влажными поцелуями. — Позволь мне…
Локи и дальше мог бы гнуть свою линию, если бы тело не предавало его, слишком очевидно реагируя на простые ласки охотника. А Одинсон только усиливал эффект от своих слов, собственнически оглаживая задницу Локи, при этом незатейливо тёрся о его крепнущий член своим естеством.
— Тор, — словно святой мученик, выдохнул Локи и, схватившись за сильные плечи, простонал: — Нужно растянуть меня. Подожди, я сейчас.
— Я сам, — как-то слишком грубо бросил Тор, желая получить безраздельное право обладания.
— Нет! Ты не умеешь, — взвился Локи, всё ещё лелеявший надежду держать ситуацию под контролем.
— Я хочу сам, — утвердил свою волю Тор и уже чуть мягче добавил: — Не бойся меня.
— Я не боюсь боли, — Локи качнул головой. — Я столько её пережил.
— Я не хочу сделать тебе больно, — светлые ресницы взволнованно вздрогнули. Он не лгал, не пытался внушить ложное чувство защищённости. Тор абсолютно искренне не хотел навредить, но жаждал главенствовать, и, казалось, Локи это понимал.
— В предбаннике есть флаконы с маслами, — многозначительно ответил Лафейсон, словно говорил о загадочной панацее, и добавил, объясняя: — Масло облегчит проникновение.
— Я схожу, — кивнул Тор.
На краткий миг Одинсон закусил губу, словно прикидывал, стоило ли отпускать Локи из объятий, но наконец решился и осторожно выпустил мага из рук. В предбаннике нашлось три небольших бутыля, и пока Тор разбирался, какой взять, Лафейсон, сжалившись, усмехнулся:
— Бери любой.
Одинсон подхватил первый попавшийся, занёс в баню. Пока Тор вернулся прикрыть за собой дверь, чтобы не напускать холода, Локи уже откупоривал крышку. Горлышко оказалось достаточно широким, чтобы окунуть туда ладонь, воздух немедленно пропитался цветочным ароматом, сладким и густым. Когда Одинсон оказался рядом, Локи выпрямился и нервно облизнул губы. Тору всё казалось, что в любой момент колдун пойдёт на попятную, сорвётся на выяснение отношений. К счастью, этого не произошло.
— Ложись на пол, — интимно прошептал колдун, он поднял руку и коснулся поросшего щетиной лица, не уточняя, что будет неудобно, оба это понимали.
Тор подчинился без возражений, лёг на влажный пол, колдун опустился следом за ним, перекинул ногу через бёдра и оказался сверху. Тор с опозданием понял, что Локи вовсе не был таким мучеником, каким его видел охотник, он ловко скрывал свою внутреннюю суть, стараясь не показаться бестактным, действительно боялся демонстрировать себя во всей красе. Зеленоглазый чёрт был наглым и любвеобильным, жадным и дьявольски сильным. Всё это стало ясно, как только колдун стянул свою змеиную личину, обнажая суть. Локи макнул ладонь в бутыль с маслом, убрал излишки у горлышка и масляной рукой накрыл горячее торово естество. Одинсон задышал чаще, не позволяя Локи отвести взгляд.
Колдун тонко улыбнулся, когда Тор судорожно выдохнул, ощущая, как тонкие пальцы обхватили его крепко стоящий член и стали скользить по всей длине.
Чернокнижник знал, какой необходим нажим, чтобы Тор не кончил от его настойчивых ласковых рук уже через минуту, искуситель знал, какой должен быть ритм — медленно, но не слишком, просто чтобы свести с ума, а самое главное, дьявол знал, что получил торову душу в своё пользование.
Одинсон не мог вымолвить ни слова, хотя в голове вереницей проносились проклятия и признания в любви, а всё, что ему оставалось, это только стонать, впиваясь ногтями в пол, и закатывать глаза от болезненного возбуждения и трения, под гнётом власти древнего бога. Локи умело отвлекал внимание охотника от своего занятия, он торопливо растягивал себя сам, закусывая губу и проталкивая смазанные маслом пальцы в узкое нутро. Было неудобно, но терпимо, к тому же наблюдать, как Одинсон жадно хватал воздух открытым ртом и позволял себе стонать, — высшая награда. Это завтра или уже сегодня немного погодя Локи будет корить себя за легкомыслие, но сейчас он жаждал насладиться теплом.
Тор резко открыл глаза, когда Локи перестал его ласкать, колдун почерпнул ещё масла, щедро смазывая торов член по всей длине, он и сам был порядком возбуждён, но игнорировал свои нужды, приставил головку ко входу и, поймав взволнованный и непонимающий взгляд охотника, стал медленно насаживаться на него. Боль прошила, как удар молнии, Локи зашипел, его грудная клетка вздымалась от частого дыхания, вызывая бурную реакцию Тора, тот схватил его за бёдра, вцепился так, что колдун бросил на него нетерпеливый взгляд.
— Тебе же больно, чёрт возьми! — прошипел Одинсон, он вовсе этого не хотел.
— Заткнись! — огрызнулся Локи, и губы его украсила злая улыбка. — Тебе будет приятно, поверь.
Локи насадился сильнее до вспышек перед глазами, предательских слёз, прочертивших побледневшие скулы, и разрывающей боли внутри. Охотнику было грех жаловаться, он должен был сходить с ума от экстаза: чем больнее одному, тем лучше другому.
«Промедление сводит с ума», — однажды прошептал отец в пылу страсти, поторопившись. Сейчас Лафейсон вспомнил об этом, так отчётливо услышав горячий шёпот ненавистного адепта.
Локи не дал себе привыкнуть, вся его жизнь — боль, что ему очередная порция. В какой-то момент он потерялся в своём прошлом, и настоящее стало таким смутным из-за потока горьких слёз и бешеной скачки за неясным наслаждением. Локи чувствовал, как сильные пальцы сжимали его бёдра то ли в попытке остановить, то ли поощряя скорый темп. Боль жгла раскалённым железом, и наслаждение снова казалось навязанным. Тор зарычал и задрожал под ним — всё кончилось быстро. Локи догнал его, спуская охотнику на грудь, обессилено оседая сверху, Лафейсон окончательно потерял контроль над собой, своим телом и эмоциями. Ему ничего не оставалось, только спрятать лицо, прижавшись лбом к сильной шее.
Тор восстанавливал дыхание и чувствовал себя самым последним ублюдком. Ему только и оставалось корить себя за то, что поторопился, из чего у Локи сложилось то самое впечатление, словно Тор хотел именно этого — насладиться чужой болью и подчинением. Впрочем, он сам был виноват, нельзя рваться в бой с таким напором, за что боролся, на то и напоролся.
Одинсон осторожно обнял Локи за талию, а другой рукой стал гладить по голове, стараясь вести себя деликатно, насколько это позволяла ситуация. Лафейсон придавил его к полу, сжимая внутри, не отпуская, хотя бы это ещё внушало иллюзорную надежду на лучшее.
— Ну, зачем ты так? — прошептал Тор, поглаживая влажные чёрные пряди, и сам же ответил на свой вопрос: — Я не хотел причинять тебе боль, понимаешь? Я думал, тебе будет хорошо со мной, прости, что всё не так.