— Хорошо, — улыбнулся Лафейсон.
— Помочь тебе с овощами? — тут же ринулся на помощь Одинсон, резко меняя тему разговора.
— Нет уж, — с улыбкой отмахнулся чернокнижник. — Лучше постель перестели и из бани принеси ещё дров.
Тор покивал и охотно принялся за дело. Локи искоса наблюдал за братом, он ни разу в жизни не видел, чтобы кто-то с таким энтузиазмом менял постельное бельё. Состоявшийся между ними разговор возымел странную силу: Одинсон, казалось, мог свернуть горы под властью внезапного вдохновения и ждал лишь только позволения от Локи, с хрупких плеч которого свалился тяжёлый груз. Оказалось, не только Лафейсон жил всё это время в забвении и одиночестве, так же чувствовал себя и Тор. Они оба хотели вырваться из мёртвой петли сложившихся обстоятельств, и сама судьба протянула им руку помощи, соединив разорванные узы, только подобно обычным смертным братья не сразу осознали, сколь великий и щедрый подарок получили.
========== Глава 11 ==========
Со дня кровавой жертвы, которую Тор посвятил языческому божеству, минула неделя. Тёмная изба пребывала в мире и покое, как зимний лес, уснувший до весны и укрытый белым одеялом. Казалось, затаившееся зло потеряло все свои силы и поддержку древних герцогов ада. Так могло показаться со стороны, так решил предприимчивый кузнец, коль скоро за ним не явилась старуха с косой наперевес. Он решил действовать без промедления, пока проклятый колдун не спросил с него. Вольштагг так и не вернулся, не забрал свою лошадь, тогда как спутник его в тот раз без лишних объяснений просто вывел кобылу и ускакал в неизвестном направлении. Это могло значить лишь то, что охотника постигла неудача. А тут ещё молодой спутник Вольштагга разгуливал по базару вместе с подозрительным молодым человеком. Значит, зло прибрало его к рукам, так тому и быть. Будет ордену двойной куш.
***
Какая-то неделя прошла, а жизнь претерпела кардинальные изменения. Локи преображался на глазах: он стал чаще улыбаться, правда, шрамы вокруг рта не скрывал, и Тора, если честно, это совсем не тревожило, главное — брат пребывал в хорошем расположении духа. Казалось, всё тот же хитрый взгляд и путанные речи, но только в уголках зелёных глаз играли озорные искры. Одинсон старался помогать колдуну с делами по дому, он был даже слишком активен в этом вопросе, что нередко Лафейсон отправлял его погулять и пообщаться с козлами, которые не так уж часто сами являлись к компаньону.
Холодные зимние вечера они проводили за уютной беседой. Локи взялся научить Тора слушать шёпот ветра, только пока не преуспел, Одинсон ничего не улавливал, но и не злился, как можно было предположить. А брат лишь приговаривал: «Со временем ты научишься».
«Какая разница, научусь или нет, — думал Тор в такие мгновения. — Лишь бы ты улыбался».
Одинсон всеми возможными способами старался снова не допустить ранее совершённой ошибки: он не лез к Локи со своей любовью, всё, что он делал, было ненавязчиво и деликатно, на уровне осторожного ухаживания. Он не хотел причинять брату беспокойство, но взгляды его от осторожных и незаметных становились всё более пристальными и пожирающими. Локи без стеснения переодевался, готовясь ко сну, Тор взял на вооружение его манеру и стал делать так же, позволяя брату наблюдать. А Локи смотрел, это уж точно! Хотя всякий раз пытался делать вид, что совсем не следил за ним. Спать в одной постели стало совсем легко. Они могли просто молча обнимать друг друга, Тор готов был отдать брату всё своё тепло, если потребуется, но чернокнижник не требовал много. Порой Локи отворачивался к стене лицом, как делал множество раз, но знал, что не замерзнёт: выждав немного, Тор всегда пододвигался ближе и обнимал, прижимаясь теснее. А Лафейсон улыбался, в душе опасаясь, что иллюзия в самый прекрасный момент исчезнет, как любой морок, и реальность свалится на него тяжёлым грузом.
Днём всё становилось проще, тягостные думы улетучивались в трубу и уступали место повседневным делам и заботам. Пару раз затапливали баню, и Локи с трепетом и опасениями ждал, что Тор снова решит действовать нахрапом, но Одинсон и тут проявил чудеса выдержки и понимания: он покорно выжидал время, за что потом удостаивался тёплого и благодарного взгляда. Но приходила ночь, и снова Локи одолевали беспокойные мысли. Ветер шептал о скором появлении очередных отчаянных орденовцев, и Лафейсон всерьёз стал задумываться о переезде, только Тора пока не беспокоил своими размышлениями на этот счёт.
***
Огонь был повсюду. Неистовое пламя ревело и гудело, жадно хватая в свои объятия всё живое и мёртвое. Небо сковала чёрная мгла, низвергающая на землю ярчайшие молнии, люди падали замертво, поверженные гневом языческих богов. Крики и заунывный вой звучали повсюду.
Локи с восхищением наблюдал мощь двух яростных стихий. Огонь беспощадным драконом вырвался на волю из разрушенных кузниц гномов, задышал полной грудью, наслаждаясь долгожданной свободой. Буйный ветер, забавляясь, лишь раздувал адское пламя его дыхания. Гудящий дёготь над головой, взбудораженный раскатами грома, испускал ярчайшие всполохи. Смертные бежали в ужасе, но скрыться от стихии так и не могли, она неминуемо настигала мужчин и женщин, отроков и глубоких стариков, они не могли ничего противопоставить языческим богам, лишь предпринимали тщетные попытки к бегству.
Локи чувствовал, как всё его тело прошивала ярчайшая непокорная энергия тёмного неба, как согревало и не обжигало пламя, и на его губах мелькала восхищённая улыбка. Шум и крики неожиданно стихли, Локи выхватил один тонкий звук — плач ребёнка. Он огляделся и узрел среди обугленных тел укутанного в алую ткань новорождённого. Колдун нагнулся и осторожно поднял ребёнка, покачал на руках.
Младенец с яркими, необыкновенно синими глазами внимательно и удивлённо смотрел на чернокнижника, нетронутого неудержимой стихией. Малыш улыбнулся, и Локи ответил ему тёплой улыбкой.
Мощь стихии нарастала, а Локи беспечно шагал вперёд. Обугленные тела складывались друг к другу, и вскоре стало понятно, что Локи поднимался всё выше и выше над землёй. Дёготь неба сливался ему под ноги, следом за ним шлейфом продвигалось пламя, а восхождение освещали всполохи молний. Ребёнок улыбался, уютно устроившись на руках колдуна, алая ткань стала мокрой, по рукам текло красное вино, взамен ткань преображалась, становилась чистой — белой.
Локи оказался на свежевспаханном поле, небо над ним украшала радуга, тёплый летний дождь орошал землю вокруг, многочисленные ростки пробивались к солнцу и потокам тёплой воды. Локи заслышал позади не скрывающего своё приближение человека, он опустил на твёрдую землю девочку лет пяти с пшеничными волосами, зелёное платье украшала тонкая золотая нитка. Девчушка стала звонко смеяться и кружиться вокруг своей оси.
Локи почувствовал, как его обняли сзади, и точно знал обладателя этих сильных и осторожных рук. Его вдруг охватило такое благоговение, что он стал смеяться.
Яркие краски преобразились в темноту, Локи чувствовал, как его тянули обратно, но перестать смеяться не мог. Его переполняло чувство радости. Лафейсон уже осознавал, что проснулся. Он успел сделать короткий вдох и снова, как в припадке, стал смеяться. Избу осветили несколько свечей, и над ним возникло два перепуганных лица: Тора и Эроса.
Одинсон даже не пытался что-то сделать, поскольку его изрядно шокировало поведение колдуна, а беспокойство Эроса лишь усиливало эффект. Наконец-то Локи отсмеялся, только губы так и растягивались в улыбке. Давно ему не было так весело.
— Я тебя разбудил? — виновато спросил Локи. — Извини.
— Ты в порядке? — с надеждой спросил Тор. — Нет, ты не подумай, я люблю, когда ты смеёшься, просто было как-то неожиданно, ты меня напугал.
Эрос мяукнул, подтверждая собственное замешательство. Лафейсон потрепал кота по чёрной голове, даря шальную улыбку.
— Мне было очень хорошо, — объяснил своё странное поведение Лафейсон, схватил Тора за рукав сорочки и потянул к себе. Кот прищурился и, поразмыслив, спрыгнул с постели, направившись к подтопку, Тор же не понимал странного воодушевления брата. — Ложись.