— Теперь вы сдадитесь.
— Только если вы оставите нам наше оружие и позволите лечить лейтенанта Моде, — сказал Майне.
— Никто и ни в чем не откажет таким людям, как вы, — ответил Кампас.
Вскоре после этого их представили полковнику Милану. Он посмотрел на адъютанта:
— Так вы говорите, что это единственные выжившие?
— Да, сэр.
Сент—Джеймс опустил глаза на документ, чтобы правильно прочитать по–испански.
— Pero, non son nombres, son demonios! [3]* Прежде чем убитых похоронили, прошло несколько дней, и за это время крестьянин по фамилии Лангле нашел деревянную руку Данжу и впоследствии продал ее генералу Базену за пятьдесят пиастров.
Высокие стены форта отражали звук голоса генерала Сент—Джеймса, и только через минуту эхо умолкло.
Солнце уже садилось и казалось теперь красновато–оранжевым пятном.
Хлопнули, зажигаясь, газовые факелы, поставленные по одному в каждом из трех углов форта, и центральный оркестр, традиционная часть 1–го полка, заиграл торжественную панихиду.
Вспыхнули прожекторы. Они освещали гигантский шар, стоящий в самом центре плаца. Основание шара охраняли четыре бронзовые фигуры, представляющие различные периоды в истории Легиона. Самым последним был киборг.
В этот момент почетный караул, включающий по одному представителю от каждого полка, размещенного на Альгероне, вынес футляр с деревянной рукой капитана Данжу к Монументу Павшим и опустил ее в армапластовый контейнер. Там она останется на время торжеств.
Затем полки построились и один за другим промаршировали на огромные лифтовые платформы, которые спустят их вниз. А там их отпустят праздновать. Если судить по прошлому опыту, празднование продлится шесть–восемь часов.
Генерал Айан Сент—Джеймс ненадолго задержался. Его глаза смотрели на Монумент Павшим, но мысли были о женщине, находящейся от него в световых годах. Генерал Марианна Мосби. Как и он, она должна будет читать эту повесть своим войскам и присутствовать на последующих торжествах.
Подумает ли она о нем, когда церемония закончится? О ночах, которые они провели вместе на Альгероне? Или кто–то другой уже завладел ее вниманием? Звезды подмигнули, но не дали ответа.
Вдумчиво, неторопливо и с большим почтением Сент—Джеймс отдал честь павшим, повернулся и пошел вниз.
Над ухом зазвенел будильник, Були застонал и похлопал рукой по пульту. Отключить кнопку удалось лишь с третьей попытки.
Он полежал еще минуту, потом спустил ноги с кровати и сел. Дюракретовый пол был ледяным.
— Черт.
Голова раскалывалась, и Були сжал ее в ладонях.
— Черт. Черт. Черт.
Он дал себе слово не напиваться на празднике, но куда там!
Часы на прикроватном пульте показывали 05.02, а патруль уходит в 07.00.
Его сосед по комнате старший сержант Чин все еще дрых. Були с завистью посмотрел на него, встал и потащился в туалет, шлепая босыми ногами по полу.
Сиденье унитаза было забрызгано рвотой, которая стекла по стенке и лужей застыла на полу. Лужа воняла, и Були поморщился. Черт бы побрал этого Чина, вечно он промахивается.
Открыв шкафчик над раковиной, Були вытащил пузырек с болеутоляющими таблетками и кинул в рот сразу две. Потом запил их глотком воды.
Лицо в зеркале щурило голубые глаза, налитые кровью, морщинило сплющенный нос и кривило тонкие губы.
Були провел ладонью по голове — убедиться, что она почти лысая, — потом отступил назад и проверил, не появился ли жирок. Жира не было. Его грудь была широкой и мощной. Каждое ребро ясно очерчено, живот плоский и твердый, на руках татуировки.
На правой была крылатая рука с кинжалом — эмблема элитного 2–го воздушно–десантного полка, первой любви Були, а на левой — на самом видном месте — скалился жуткого вида скелет с косой с подписью «Лучше смерть, чем бесчестье».
Були еще раз оглядел себя, удовлетворенно хмыкнул и отправился в душ. Горячая вода оказалась чертовски приятной.
Заодно он опорожнил мочевой пузырь, а если Чину это не понравится, пусть в следующий раз блюет в унитаз.
Только через пятнадцать минут голова прояснилась, и Були почувствовал себя почти человеком. Он вышел из душа, вытерся и оделся для боя.
Сначала он надел тепловое нижнее белье, затем бронежилет, накрахмаленную форму и высокие ботинки на шнуровке. Затем боевую портупею, укомплектованную рацией, ножом, аптечкой, оружием и запасными магазинами. И затем, как бы завершая картину, képi blanc [4]*.
Були посмотрелся в зеркало, одобрительно кивнул и повернулся. В комнате творилось черт знает что, но Чин прикажет какому–нибудь бедняге–рядовому убрать ее. Так было, и так будет всегда, аминь.