Смутилась от этой мысли. Отвела глаза.
— Все жители империи, отправляющиеся в Эдинбург, обязаны получить разрешение на посещение закрытой провинции. Холды — не исключение. Северяне имеют соответствующий вкладыш в паспорте, — тем временем лениво продолжал маршал. — Но ученический билет такой отметки не имеет и не позволит вам беспрепятственно проехать к родителям, а ваш паспорт будет оформлен на новое имя. Когда вы ехали в колледж, вы имели при себе приглашение на обучение. Никому и в голову не пришло проверять ребенка.
— А если бы проверили? — похолодела я.
— Вернули бы обратно. В империи не наказывают детей.
Я устало потерла глаза.
Мне нечего было возразить Холду, всё сказанное им казалось логичным и оправданным. Но мысль, что я не смогу увидеть маму и мальчишек, разрывала моё сердце на части. Почему взрослые думают, что могут выбирать за детей? Почему их «так будет лучше для тебя» часто становится трагедией для ребенка?
Что ж, теперь много становится ясным.
— Знаете, почему приглашение на императорский бал стоит целое состояние? — взъерошил мужчина короткие волосы.
— Нет, — хрипло ответила я, мимоходом отметив, как смягчила его черты небрежность.
— Потому что всякий посетитель может подать прошение императору. Попросите его о посещении Эдинбурга, а еще лучше, просите отменить указ о запретах, касающихся вашей семьи.
— Это было бы чудесно, — согласилась я, — только прежде чем просить, неплохо было бы знать, за что наказали Бонков?
Господин Николас улыбнулся краешком рта.
— А ты не догадываешься?
В его тоне не было и тени удивления от того, что дочь изгнанников ничего не знает, лишь удовлетворение от этого факта. Я вспомнила скомканное прощание с папой и охранника, прервавшего наш разговор, строгое «без глупостей» господина Холда, и с грустью подумала, что совсем ничего не стою против опытного в политике и интригах маршала.
В информационном вакууме, которым окружили меня в пансионе и в семействе Холдов, сделать неверные выводы было слишком легко.
Мы вошли в состав империи последними, вероятно, где-то в этом событии кроется причина изгнания. Я не знала, чем северяне вызвали недовольство молодого Александра, и не испытывала ни малейшего желания развлекать догадками Холда.
Он мастерски играл словами, и я не могла быть уверена, что способна отличить правду от лжи из его уст. Так тесно они переплетались.
Устало потерла лоб, от напряжения заныло в висках.
— Кто теперь наследует Эдинбургскую крепость? — спросила я, чувствуя, как между нами вновь возникает почти видимое глазами напряжение.
— Никто не может отобрать у вас это право, — ответил маршал, пристально глядя на меня.
Я искривила губы в усмешке.
Наследница, полностью зависимая от маршала. До замужества. Даже скорое совершеннолетие не избавит меня от необходимости согласовывать с ним каждый шаг.
Но и замуж я не выйду без его дозволения.
Глупая, куда я думала бежать? Ни одна гостиница не даст мне ключи от номера, ни одна самая бедная вдова не возьмет на постой. И ни один кассир не продаст мне билет без позволения опекуна.
Далеко ли я уйду?
В лучшем случае меня вернут Холдам, в худшем, мой последний приют окажется в доме терпимости или придорожной канаве.
Чего хотел Александр и чего не смог получить? Ресурсы? Вероятно. Но что мы могли противопоставить имперской мощи? Испугали военных северными страшилками?
Ни одно чудовище не выстоит против динамита.
В чем мы отказали императору?
Как же мало я знаю!
— Наследница Бонков, — тихо повторила я. — Воспитанница Холдов. Или заложница?
Господин Николас, до того терпеливо ожидающий моих выводов, вновь потянулся к бокалу, но рука его застыла в нескольких дюймах от искомого.
— Ты устала, Алиана, — справедливо заметил мужчина. — Еще немного, и ты скажешь то, о чем в дальнейшем станешь жалеть.
Он поднялся с дивана и протянул мне руку.
— Пойдем, я провожу тебя до спальни.
Разговор с Холдом действительно дался мне нелегко. Я чувствовала себя лимоном, отдавшим тучной кухарке весь свой сок.
Маршал не был в полной мере откровенен со мной и фактически ничего не сказал, и всё же я чувствовала острое разочарование от того, что наша беседа оборвалась и злилась на саму себя, не понимая причину этих чувств.
Я вложила пальцы в протянутую ладонь, поднимаясь вслед за ним, и с удивлением поняла, что руки мои холодны как лёд.
— Замерзла, — покачал головой Холд и соединил обе мои ладони, чтобы затем согреть теплом своих рук.