Закончить он не успел — собравшись с силами, я выбросил вперед кулак, метя Босому в горло. Тот захрипел и упал на колени перед нами.
— Надо добить, — я попытался вывернуться из захвата старого Мью, но он держал крепко.
— Нет, нельзя. Мертвое тело только все усложнит, — увещевал мой провожатый, оттаскивая от корчующегося в пыли мужчины. — Уже скоро, всего шесть кварталов осталось, держись, парень.
Дом старика встретил меня полумраком и соломенным матрасом, брошенным на голый пол. Повалившись на него, я немедленно вырубился, так и не вспомнив, почему и кого так люто ненавижу.
Забытье и сон чередовались горячкой и бредом, когда мне казалось, что я снова на Арене и мне надо убивать, чтобы выжить. И тогда Мью давал мне какой-то едкий напиток, успокаивая и объясняя, что я в безопасности. Иной раз я видел парня, называвшего себя моим братом Кайелом Хазгу, и он втыкал мне меч в грудь, а затем смеялся, превращаясь в меня самого, убивающего ящероподобного оборотня.
Но потом все это закончилось, и я открыл глаза, с удивлением глядя на солнечные лучи, пробивающиеся сквозь прорехи в крыше. Бок, так беспокоивший меня все это время, почти не болел, дышалось ровно и глубоко, будто бы и не валялся я пластом почти сутки.
«Это долго», — услужливо подсказала память. «Такие как я быстро восстанавливаются от пустяковых ран».
События на Арене я помнил очень хорошо, а вот многое другое нет. И это меня тревожило.
Если верить двум мертвецам, я — Итан Хазгу. На моей руке тотем, символ клана. Но сейчас он не несет в себе ни силы, ни жизни.
— Ты пришел в себя гораздо быстрее, чем я думал, — обратил на себя мое внимание старик, приподнявшись на другой лежанке, в дальнем от меня углу. — Я все гадал, чем тебя лечить, если вода с прогорклым жиром не поможет.
— А с чего ты взял, что это подходящее лекарство, старик?
— Ничего другого у меня нет, — усмехнулся он. — А от рыбной похлебки ты отказался.
Тут я вспомнил, как действительно отверг что-то жутко вонючее, что Мью сунул мне под нос на ломаной деревянной ложке. Меня чуть не вернуло, и я тогда снова отрубился.
— Твоя правда, — только и осталось мне согласиться. — Не хотел тебя объедать.
Старик зашелся хриплым лающим смехом быстро перешедший в кашель.
— Ты вытащил меня из грота и спас. Зачем? — спросил я, дождавшись, пока его приступ закончится.
— Я иногда собираю рыбу, мелкую выкинутую рыбаками. Ее можно есть. Ты симб, — он указал на мою руку. — И, похоже, рожденный в Лесу. А это уже немало, чтобы заинтересовать меня.
— Ты что-то знаешь про тотем? — уточнил я. — Тогда помоги и мне вспомнить!
— Совсем мало, — кивнул старик. — Но прежде тебе надо бы поесть.
Я поднялся на ноги и стал не спеша прохаживаться туда и сюда по небольшой комнатушке, едва не задевая головой потолок. Чувствовал себя я почти хорошо. Была слабость от голода, но это мелочи. Главное, что раны, полученные на Арене, затянулись, оставив вместо себя лишь бледные шрамы.
Сейчас я обдумывал то, что услышал от Мью. Я в чужом городе, почти в сердце Империи. Чужак по манерам и виду, выброшенный на верную смерть в том гроте.
После того, как я выжил на Арене, меня освободили, как и положено по императорскому указу. Победителю даруется жизнь, но вот какая штука… Мой спаситель рассказал мне кое-что о роде Хазгу, об одном из древних родов, на минуточку, так и не покорившихся Императору… Трэш какой-то. Проклятая память, почему же ты покинула меня?
Глава 7
Старик наблюдал за мной и задумчиво морщил лоб.
— Ты ждешь кого-то? — бросил я ему, заслышав приближающиеся шаги. — Несколько человек, идут быстро, решительно.
— Гостей у меня давненько не было, — Мью усмехнулся. — Пара соломенных тюфяков и рыбные объедки плохая добыча даже для местных воришек.
— Может быть, мимо пройдут, — кивнул я, выискивая хоть какое-то оружие.
Невдалеке вспыхнула ругань — рассерженная женщина кричала, что ей опрокинули ведро с водой.
Под руку попалась невесть откуда взявшаяся большая поварешка. В два локтя длиной, с увесистым металлическим черпаком. Сразу подумалось о густом наваристом супе из огромного трактирного котла. Ммм…
Не пройдут они мимо. Только не сейчас.
Внутрь комнатки с треском обвалилась трухлявая дверь и рассыпалась на части, подняв едкую пыль. Первым ворвался лысый тощий тип средних лет, с прищуренными злыми глазами. Следом попытались полезть остальные — такая же голытьба, вооруженная чем попало.
— А ну стоять! Куда прешь, отребье? — гаркнул я так, что чуть голос не сорвал. Некоторые замерли как вкопанные, в дверях возникла толчея.