Влада даже подумала, что ошиблась. Что вся ложь, все призрачные надежды были напрасны. Маркус все еще был жив, а еще снова не в настроении. Что-то случилось на работе, он пришел пьяный и злой и почему-то решил, что она ему изменила. Доказать обратное она не смогла, как не смогла уклониться от его тяжелых хлестких ударов. Смогла разве что, точно так же стоя перед зеркалом, правда в ванной их дома, обрабатывать ссадины. И мечтать, как самолично убьет этого козла.
Даже купила пистолет, небольшой револьвер, в оружейном магазине на другом краю Чикаго, только спрятать его не знала куда и не знала, как совершить убийство. Так и стояла в гардеробной, разглядывая холодную сталь в руках, пока не услышала, как вернулся муж, и быстро спрятала пистолет в ящик с нижним бельем. Воспользоваться она им так и не решилась. Да и Маркус вроде больше не был с ней груб, только насколько хватило бы его нежности, она могла лишь догадываться. Обычно это была неделя просветления, и ее окончания Влада боялась, напоминая себе, что когда он снова ее ударит, она обязательно сделает то, что собиралась. Она не сделала.
Когда однажды утром она услышала автоматную очередь за окнами, ей показалось, что сердце пропустило несколько ударов. В Нике она все же не ошиблась, она была уверена, что это было его рук дело, не нужны были ни доказательства, ни улики, ничто не могло пошатнуть эту уверенность.
Последующие дни, недели и месяцы слились в одно большое мутное пятно. Головой она понимала, что должна была радоваться, что наконец случилось то, чего она так долго ждала, что она была свободна и больше на ее тонкой светлой коже никогда не появится некрасиво расползающийся фиолетовый синяк. Она это понимала головой, но сердце предательски болело где-то в груди. А может, это была душа, протяжно выла от боли потери, причиняя Владе боль физическую. Черт возьми, ведь она так хотела от него избавиться, а теперь так сильно хотелось его вернуть. Ей казалось, что она начинает медленно сходить с ума.
Она готова была простить ему что угодно, лишь бы он вернулся к ней, лишь бы был жив и рядом. Но ему больше нечего было прощать. Она готова была бежать куда угодно, лишь бы на мгновение увидеть улыбку на его родном лице. Но бежать было некуда. Она готова была отдать что угодно, лишь бы почувствовать его надежные руки и тепло его тела. Но никому не нужны были эти жертвы. Она чувствовала себя героиновой наркоманкой. Понимала, что зависимость разрушала ее, порывалась бросить, но снова и снова срывалась. И лишь теперь, навсегда потеряв свою дозу, почувствовала настоящую ломку. Даже представить не могла, что по человеку так может ломать.
— Девушка, мне тоже надо руки помыть, сколько стоять-то можно. Вы тут не одни.
Она оглянулась на голос, который прозвучал будто из другой вселенной. Нет, вселенная была все та же, аэропорт все тот же, «Хитроу», в Лондоне, и кажется, она слишком надолго выпала из реальности.
— Извините.
Нужно было брать себя в руки. Отошла от раковины и надавила острыми ногтями на еще не до конца заживший шрам на ладони, чувствуя, как расплывающаяся физическая боль затмевает ее воспоминания, затмевает Маркуса. Физическая боль всегда была отличным якорем к реальности, где не было Его.
Влада поняла, что нужно бежать из Чикаго, когда неосторожно оступившись, разбила вазу, осколками разлетевшуюся по всему полу гостиной. Присела, долго разглядывая самый большой, аккуратно подняла его и сильно сжала в ладони, наблюдая, как течет кровь. Больно стало потом, когда ее в таком виде увидела горничная, прибежавшая на шум. Только эта боль была слабее, чем боль в груди, а еще отлично ее перебивала. Рассматривая забинтованную руку, она поняла, что достигла точки невозврата, что останься она в Чикаго, в следующий раз поранит уже не руку.
Наследства хватило бы на безбедную жизнь где угодно, и возможно позже она обязательно купит дом где-нибудь в Подмосковье, но пока… Пока она стояла на регистрации рейса «Чикаго — Край света». Ее Край света. Край Света, где была ее мама. Лондон был лишь небольшой остановкой, чтобы закончить все дела. До регистрации на рейс до Москвы оставалось чуть больше четырех часов, и ей нужно было поторопиться.
Разглядывая город за окном забавного, по мнению Влады, черного такси, она была уверена, что до нового дома Андреи осталось совсем чуть-чуть. Она не ошиблась, и вскоре такси остановилось, а дверь дома после тяжелого звонка открылась.
— Влада, девочка моя.
Попасть в объятия Энди было приятно, она словно забирала часть боли, хотя сколько переживала ее сама, Влада могла лишь догадываться. В любом случае, Андреа прекрасно знала, как было тяжело, и всегда говорила лишь правильные слова.
— Проходи. Как долетела?
— Неплохо, но жутко устала. Угостишь меня чаем? А то скоро следующий рейс, я не переживу.
— Переживешь, милая. Чай Сары творит чудеса, эти англичане знают в этом толк.
Они расположились в гостиной, так похожей на ту, что была в Чикаго. Они с… С Маркусом частенько первое время заходили на чай. Ногти сами потянулись к пресловутому шраму на ладони.
— Знаю, все почти точь-в-точь как в Чикаго. Но я не исправима. Да и так проще.
— Как ты справляешься с этим?
— Просто представляю, что сегодня он мне забыл позвонить. Слишком занят, чтобы приехать. Но завтра… Завтра он обязательно позвонит. И так по кругу. Изо дня в день жду, что завтра он позвонит. Не знаю, — Андреа оглядела гостиную и вздохнула, снова переведя взгляд на Владу, — Порой мне кажется, что я все еще в Чикаго. Особенно когда дома одна. Смотрю на дверь, будто она может открыться и войдет Маркус. А потом вспоминаю, что я в Лондоне, он не войдет, но завтра обязательно позвонит. Глупо наверное, но помогает. Спасибо, Сара.
Сара принесла чай и удалилась, а они больше не возвращались к разговору о Маркусе. Влада лишь слушала, что рассказывала Энди о жизни в Лондоне, и понимала, что ее выдержки, ее спокойствия никогда не достичь. А именно этим качествам она хотела научиться, только научилась лишь искусной лжи. В этом она могла почти сравняться со своим учителем.
— Мне кажется, тебе пошел развод на пользу, — отметила Влада, а Андреа слабо улыбнулась, отпив чай.
Не заметить это было почти невозможно. За всей грустью, затаившейся глубоко в глазах, видно было облегчение. Будто с плеч Энди сняли груз целого мира.
— Может, я не знаю. Я стараюсь жить дальше, а Френк… Знаешь, никогда не думала, что рядом с таким человеком я буду чувствовать себя спокойно. Он так далек от Дэмиана, да они как небо и земля, и видимо, эта порой грубая, порой неотесанная земля была мне нужна. Похоже, в душе я так и осталась девочкой из приюта, которой нравятся плохие мальчики. Да и здесь Ник… Пусть он не простил меня, но стараться быть ему матерью за все тридцать лет… Это стимулирует. К тому же, Рене обещала в скором времени прилететь в гости с мужем из Италии, да и близнецы на следующий год поступят здесь в закрытую школу.
— Надеюсь, возвращение в Россию мне тоже пойдет на пользу.
— Обязательно пойдет. Жизнь продолжается, моя девочка, — Андреа взяла ее за руку, и Влада почувствовала, как к глазам почему-то начинают подкатывать слезы. — Он бы хотел, чтобы ты жила счастлива. Он навсегда останется в сердце, но ты жива, не забывай об этом. И просто будь счастлива. И там, на Небесах, ему будет спокойно. Мы должны быть сильными ради него. Сильными и счастливыми.
Влада бы хотела разрыдаться. Плакать долго и говорить с Энди. Рассказать ей все свои желания, все свои тайны, все то, за что ей почему-то сейчас было стыдно. Было стыдно, что хоть и косвенно, но она была причастна к смерти Маркуса. И от этого ее ломка порой становилась просто невыносимой. Но рассказывать об этом было нельзя, ее бы не поняли, поэтому вместо слез она вымученно улыбнулась и отпила чай, из последних сил держа себя в руках.
— Мы обязательно будем.
А еще она хотела остаться подольше, только вот время до следующего рейса предательски утекало, а еще нужно было съездить к Эмили, узнать, как у нее дела. Адрес ей сообщила Андреа, они тепло попрощались, и Влада уже собралась уходить, но…