— Что я должна сказать?
— Я понятия не имею. Что я козел, что ты злишься на меня, да хоть что-то, черт возьми.
— Ты это и так прекрасно знаешь без моих слов, Ник.
Он полоснул ее взглядом, но до самого дома ничего не сказал, только бесшумно выругался и сильнее сжал руль. Ее молчание, ее видимое спокойствие раздражало его, хотелось ее встряхнуть, наорать на нее, чтобы она наорала на него, а может, заплакала, била его своими кулачками в грудь и говорила, как сильно его ненавидит. Все это было бы лучше ее меланхоличного молчания. Она не обвиняла его, но он чувствовал, что начинает обвинять себя сам. Что там говорила мать про совесть? Кажется, она оказалась права. И он не знал, как можно было это исправить.
Из машины она вышла самостоятельно и, не обернувшись, поднялась в квартиру. Николас за ней не торопился, откинулся на сидение, проводив ее взглядом, и закурил, думая, что можно было ей сказать. Когда он закрыл за собой дверь квартиры, ответ он так и не нашел.
— Я переночую в гостевой спальне, — оповестила его Эми, держа на руках подросшего Зевса.
— И это все? — ухмыльнулся Ник, стягивая пиджак и развязывая галстук.
— Спокойной ночи, Николас, — она хотела направиться в спальню, но он ей не дал, прижал ее к стене, поставив руку чуть выше головы, не давая даже возможности вырваться.
— Поговори со мной.
— О чем?
— Об этом гребанном поцелуе, черт возьми!
— Думаешь, меня беспокоит только поцелуй, Ник? Ты врал мне. Ты смотрел мне в глаза и открыто врал, пользуясь тем, что я беспрекословно доверяю тебе. В ту ночь ты был с ней? — он молчал, глядя на нее сверху вниз, а она улыбнулась, только как-то болезненно грустно, — вот видишь, ты даже сейчас не можешь сказать мне правду. Отпусти меня, я устала и хочу спать.
— Как будто от правды тебе станет легче.
— Да, Ник, легче! Мне будет легче, если ты не будешь мне врать, если не будешь делать из меня дуру, если не будешь мне изменять. Ты меня не любишь?
— Не неси чушь…
— Тогда что тебя не устраивает во мне, что ты пошел к ней?
— Эми…
— Что бы там ни было, ты мог просто рассказать об этом мне, мы бы это обсудили и нашли какое-то решение, мы хотя бы попытались, но ты решил найти утешение, уткнувшись в чужую грудь. Тебе нечего сказать мне, тогда что ты хочешь услышать от меня, м? Когда придумаешь, тогда и поговорим, а теперь пусти.
Она постаралась вынырнуть под его рукой, и у нее получилось, впрочем, Ник и не пытался ее остановить, так и продолжив стоять, оперевшись на стену. Но уйти в спальню Эми не успела, остановленная его голосом.
— Что мы должны были обсудить, а, маленькая? Что, черт возьми, мы должны были обсудить, если ты мне явно дала понять, что тебе противно от того, кто я?! Как ты себе это представляешь? — на этот раз молчала она, — Маленькая, знаешь, сегодня я забил человека до смерти голыми руками, за то что он у меня украл товар на несколько миллионов. Я в ярости и охренеть как пьян. Разомнешь мне спинку?
— То есть в твоей измене виновата я?
— Я делал для тебя все, я ограждал тебя от всего, от твоего прошлого, этого города, даже от самого себя. Я выбирал, что тебе сказать, что тебе показать, что тебе стоит знать, чтобы твоя впечатлительная натура не увидела лишнего.
— Значит, все же я.
— Я не договорил, мать твою! — рявкнул он, сжав кулаки, — Я все сделал, чтобы ты каталась как сыр в масле, чтобы жила в розовом мире. И да, я облажался, потому что хотел сделать как лучше для тебя, и мне чертовски жаль.
— Жаль, что врал мне, изменил или что я в итоге узнала?
— Эмили.
— Браво, Ник. Правда, браво. Я восхищаюсь тобой. Ты, наверное, единственный человек в мире, который смог вывернуть ситуацию так, что теперь виноватой себя чувствую я. Виноватой и жестокой. Прости, что не смогла адекватно принять твой кровавый вид, будто из фильма ужасов. Прости, что не смогла адекватно принять, что ты убиваешь людей, а я пытаюсь их спасать. Прости, что не смогла отогнать мысли, что вдруг однажды мне придется спасать человека, которого покалечишь ты. Прости, что заставила мне врать в глаза, искусно врать, я никогда не видела, чтобы человек так врал, глядя в глаза. И прости, что заставила тебя искать утешение в чужих объятиях. Я ужасный человек, мне даже стало тебя жаль, как ты терпишь такую мегеру?
Когда она закончила свою речь, ей показалось, что его обычно светлые сине-зеленые глаза стали угольно черными, а лицо превратилось в каменную маску. Он сжимал кулаки, а грудная клетка тяжело вздымалась, и Эмили стало страшно. Еще никогда она не видела его таким, не человеком, даже в его взгляде было что-то звериное. Она сделала шаг назад, крепче прижав к себе щенка, который заскулил, попытавшись вырваться, но безуспешно.
Ник чувствовал, как от каждого слова Эмили начинал закипать. Он почти физически чувствовал, как горели его вены, в которых закипала кровь. Но она не замолкала, а он не мог заставить ее замолчать. Только слушал, мысленно повторяя себе, что если он сейчас сделает хоть шаг, остановиться он не сможет. Это был какой-то глупый разговор, они топтались на месте, словно играя в пинг-понг, где вина в произошедшем была пластиковым мячиком, который они перекидывали друг другу. Ник понимал, что вина была его, он правда это понимал, только почему-то искаженные слова Эмили, пропитанные сарказмом, но сказанные таким спокойным голосом, будто она правда винила в этом себя, выводили его из состояния равновесия.
Он понимал, что она была права, а он не прав. Но если бы он смог отмотать время назад, он не был уверен, что поступил бы иначе. Что поехал бы домой со сбитыми костяшками, где был бы виновен в своей жестокости. Что не поддался бы на уловки Лорены, которая будто точно знала, как вывести его так в клубе и на вечере у матери, чтобы получить свое. Что рассказал бы ей честно об измене, оказавшись виноватым в неверности. Как бы он ни поступил, он был бы виноват. Ее деланное спокойствие пробуждало ото сна его совесть, чего он хотел в последнюю очередь. От этого кровь закипала еще сильнее.
— Иди в спальню, Эмили.
Голос был словно не его, и Эми безмолвно ретировалась, прижавшись спиной к закрытой двери гостевой спальни.
— Сука!
Удар кулаком об стену смог немного вернуть Нику чувства. Встряхнул руку и отошел к окну, сделав глубокий вдох и прикрыв глаза. Наверное, стоило просто сказать извини. Сказать, что ему жаль, что это больше не повторится. Нужно было сказать что-то в этом роде, определенно, тогда бы разговор ушел в нужное русло и закончился хоть более-менее нормально. Но изменить он не мог даже это. Мог только пустить по своим венам еще больше алкоголя и вырубиться на кровати прямо в одежде, свесив руку.
Решение попытаться хоть что-то исправить не могло изменить даже жуткое похмелье. Он долго стоял, подставив ватную голову под холодную воду, умылся и наконец стянул мятую рубашку. Прохладный душ помог немного вернуть ясность ума и смыть желание сдохнуть от головной боли и намерения выпить все озеро Байкал. Или какое там было самым большим. Когда он спустился в гостиную, Эмили там не было, а часы показывали начало одиннадцатого. Какого черта он напланировал столько дел на субботу, понятия не имел, но и отменить их не мог.
После короткого стука он зашел в спальню, где Эми лежала в кровати, укутавшись одеялом и прикрыв глаза.
— Ты спишь? — она не ответила, тщательно делая вид, что спит. — Послушай, мне сейчас надо отъехать по делам, но когда я вернусь, я хочу нормально поговорить о случившемся, — она не отвечала, а он вздохнул, — просто знай, что мне очень жаль, что я сделал тебе больно, и если бы ты повернулась ко мне, я бы нормально извинился, — она не повернулась, — хорошо. Но это не отменяет тот факт, что я извиняюсь перед тобой. Я люблю тебя, и готов сделать все, чтобы твое прощение получить. И надеюсь, что ты сможешь меня простить.
Она так и не повернулась к нему, в этот раз Ник не настаивал, вышел из спальни, бесшумно прикрыв за собой дверь, и уехал по делам, только эти дела никак не хотели задерживаться у него в голове.
— У вас все в порядке? — из мыслей про Эмили его выдернул голос Френка. Николас нахмурился, взглянув на него и обведя сидящих в кабинете парней взглядом.