Кровь окончательно свела зверей с ума. Они не стеснялись своих улыбок, не стеснялись наслаждения, что получали, причиняя ей боль. Каждый из них был опьянен силой, своей властью над чужой жизнью. И каждый верил, что убивает ее ради блага всей деревни…
– Акджан! ― неожиданный крик вмиг привел их в чувства.
Мужчина бежал сломя голову, он побросал все, что могло бы его замедлить: ружье, связанных за ноги дохлых уток, котомку. Он упал пред ней на колени, поднял из грязи, страх и боль сковали его по рукам и ногам.
– Акджан!
Она с трудом открыла заплывшие веки. Ее глаза уже плохо различали черты его лица, но голос… этот голос был ей знаком. Она протянула дрожащую руку к его лицу, он подхватил ее, но, увидев, что прикосновение причиняет ей боль, разжал пальцы и постарался придержать ее как можно мягче.
– Акджан, ― ее имя стало воплощением его боли. Слезы покатились по мужским щекам, окропив еле вздымающуюся грудь умирающей жены.
– Егор, ― прошептала она. ― Назови его Егоркой.
Жизнь покинула ее тело слишком быстро. Он даже не успел ничего ей ответить. Он ничего не успел…
Мужчина прижал ее к своей груди, сотрясаясь от жуткой боли, что разрывала его изнутри. Он кричал. Он кричал во все горло с такой силой, что птицы, не выдержав его крика покинули голые ветки березы и устремились прочь.
– Иван, ― позвал его один из мужчин.
Иван поднял голову и продолжая покачиваться взад-вперед задал один единственный вопрос, ответ на который уже ничего бы не смог исправить, но не спросить, он просто не мог:
– За что?
– Она была ведьмой! ― ответила Серафима и поспешила выискать одобрение в испуганных глазах односельчан. ― Она прокляла нас, хотела голодом изморить.
Иван закрыл глаза и запрокинул голову, он все еще продолжал убаюкивать и без того навек успокоившееся тело своей возлюбленной жены.
– За что? – повторил он шепотом. ― За что? ― разразился дикими криком. ― За что? ― залился неистовым плачем. ― За что? ― взмолился небесам. ― Акджан, ― и полностью растворился в своем горе, своей ненависти.
Он поднял ее с земли и понес в сторону дома. Толпа молча шла за ним, каждый из них искал себе оправданий, каждый пытался обмануть саму правду, каждый не желал признавать своей вины.
Иван уложил бездыханное тело Акджан на крыльцо. Детский плач донесся до его ушей. Губы и подбородок мужчины дрогнули, но вместо слез он оскалился. Вместо крика, он зарычал. Вместо боли он выбрал злость.
Он повернулся к толпе убийц. Теперь его очередь быть слепым и глухим к чужим мольбам. Пришел его черед стать зверем. Он выдернул топор из полена. Толпа отшатнулась:
– Иван, ты это брось, ― с опаской косясь на топор завопил Дунай.
– Не надо, Ваня, ― взмолилась одна из женщин. ― Она нас всех прокляла.
– Вы, ― с ненавистью бросил ей Иван и обвел топором головы каждого из них, ― вы сами себя прокляли.
Он кинулся на них как разъяренный зверь. Первый удар пришелся прямо в ухо Дунаю, он даже не успел увернуться. Толпа заметалась в испуге, спотыкаясь друг о друга и толкаясь. Он заносил топор и каждый удар окрашивал его кровью. Женщины кричали, мужчины пытались сопротивляться, но Иван был силен. Он разрубал кости, рука его была тверда и уверена. И кажется, каждый из них это знал. Они знали о его силе, знали о мощи его богатырских плечей, но они убили ее… а теперь умирали и сами…
Умирали страшной смертью с бесполезной мольбой на устах.
Двоим мужчинам удалось обхватить его под руки, третий повис на поясе.
– Пустите, ироды! ― закричал Иван.
– Остановись, Ваня! Остановись ради Бога!
– Вы остановились? Вы!
Он замер, увидев лицо деревенской красавицы. В глазах ее, как и у всех стоял страх, но вот… рот ее искажался. То грусть, то смех. Картины сменяли друг друга, как наваждение.
Иван стряхнул головой, но лик дьявола не исчез. То грусть, то смех… То плач, то хохот.
Он понял все. Сомнений не было.
Резко он выдернул руку с топором из хватки рослого мужика. Замахнулся и бросил его прямо в ведьму. Топор вошел ей в плечо. Ведьма закричала.
– Мариша! ― спохватились мужики и кинулись к красавице, что с ужасом озиралась на раненное плечо.
Удар поленом пришелся прямо по голове Ивана и тот упал на землю без чувств.
Толпа бросилась к Марише.