Однако эту смерть вряд ли можно отнести к числу естественных. Как же это случилось? Я попытался еще раз представить себе ход событий.
В этом деле присутствует несколько сверхъестественных факторов. Хранившийся в доме меч прочно связан с легендой, будто он может летать по воздуху и по своему усмотрению поражать противника. Кроме того, все постоянно твердили о его удивительной способности приносить несчастье всем своим владельцам. Из этого можно сделать совершенно невероятное предположение, что меч сорвался с крючков на стене и нанес Элиасу смертельную рану. Что это, божественное или дьявольское вмешательство? Нет, скорее похоже на религиозное суеверие (выражаясь словами Катберта), и только так я могу ответить на это. Еще одна безумная мысль, посетившая меня в этот момент, заключалась в том, что старик Элиас сам нанес себе смертельную рану, а потом зачем-то поплелся во двор. Оставалось допустить еще более безумную идею, будто к смерти старика каким-то странным образом причастна обезьяна Грант. Этот самец какое-то время действительно находился в гостиной на исходе ночи. В этом у меня не было никаких сомнений, поскольку его следы я обнаружил на полу перед камином. Вполне вероятно, Грант видел убийцу своего хозяина и стал невольным свидетелем последних минут его жизни. Разумеется, сам Грант не может ни подтвердить, ни опровергнуть это предположение. Впрочем, выражаясь точнее, никто не смог бы правильно интерпретировать его нечленораздельные звуки.
Нет, слишком туманно для ясного понимания.
Оставив глупые предположения о летающих мечах и говорящих обезьянах, я с горечью констатировал, что это убийство было делом рук человеческих и указующий перст направлен только на одного из них — Н. Ревилла. Но это был не я, не человек, сидящий в данный момент на крышке сундука в спальне покойного. Так кто же тогда? Кто имел хоть какие-то основания покончить с Элиасом Хэскиллом? Ответ очевиден: любой из потенциальных наследников, расстроенных его игрой и надеющихся поскорее прибрать к рукам предполагаемое богатство.
Так, еще раз надо прояснить сложившуюся ситуацию.
Я встал с сундука, чтобы немного размять ноги. Эндрю тут же лениво шевельнулся у двери, но я не обратил на него никакого внимания. Потянувшись, я медленно направился в дальний угол, где находилась клетка с обезьяной. Откровенно говоря, слово «клетка» здесь было неуместным, поскольку Грант мог спокойно входить и выходить из своего пристанища в любое время. На дверце не было никакой защелки или крючка, с помощью которого удалось бы ее запереть. Самец сидел в углу клетки, согнувшись и понуро повесив голову. И только легкое подрагивание бровей свидетельствовало, что он не спит. В этот момент меня неожиданно поразила мысль, что это существо скорбит о смерти Элиаса гораздо более искренне, чем остальные обитатели этого дома, за исключением, разумеется, его племянницы Марты. Однако Грант все же не забыл своих старых привычек — на полу в глубине клетки я заметил какой-то блестящий предмет. Осторожно открыв дверцу, я протянул внутрь руку, но злобный оскал и глухое рычание животного заставили меня быстро убрать ее. Тем не менее я успел хорошо разглядеть этот предмет и, отойдя от клетки Гранта, стал расхаживать по комнате, чем изрядно встревожил сидевшего у двери Эндрю.
Но я не просто мерил комнату шагами, а внимательно осматривал ее, стараясь обнаружить хотя бы малейшие признаки борьбы или соответствующего ей беспорядка. К сожалению, ничего подозрительного я не заметил. Возможно, мебель немного передвинули, но поскольку комнату переполняло множество вещей, определить это было практически невозможно. Не обнаружил я и каких бы то ни было следов крови, хотя старый и изрядно потертый пол почему-то покрывала солома, причем в некоторых местах совсем свежая, — вероятно, чтобы устранить приторный запах смерти. Я посмотрел туда, где над камином совсем недавно висел меч. Металлические крючки пустовали, хотя на стене остался след от клинка, отпечатанный на пыльной поверхности. Должно быть, он много лет висел здесь, но сейчас, в отличие от тела хозяина, так и не занял свое почетное место.
Я вспомнил, как держал его в руке и пристально вглядывался в странные надписи на обеих сторонах клинка. Они были сделаны на латыни и с трудом прочитывались после стольких лет и сражений, оставивших на нем свои отметины. Однако я неплохо знал латынь, за что до сих пор благодарен отцу, пастору приходской церкви, который настойчиво убеждал меня учить этот язык (нередко с помощью ремня). К тому же у меня острый глаз, хотя поначалу я не придал этим надписям никакого значения. Сейчас я довольно точно вспомнил их, как будто они были у меня перед глазами. Первая говорила о человеке, который ложью убивал свою честь, а на другой стороне лезвия была совершенно иная цитата о том, что Бог любит щедрого дарителя, а скупого все презирают. Кто же явился в данном случае тем самым скупым человеком, которого все презирали? Может, Элиас Хэскилл, накопивший немало богатства за свою жизнь, а потом устроивший хитроумную игру со своими наследниками? Мне стало интересно, кому предназначались эти слова — человеку, завладевшему этим мечом, или тому несчастному, которого он поразил своим острием?
И тут мне вспомнилась еще одна любопытная деталь, имеющая непосредственное отношение к клинку. Он был слегка поврежден. Одна часть его крестовины, выполненной в виде собачьей головы с разинутой пастью, оказалась разбита. Сейчас, конечно, эти воспоминания можно было отнести на счет суматошного вчерашнего вечера, но я абсолютно не сомневался, что тогда крестовина была целой и невредимой. Стало быть, отколоться эта часть собачьей головы могла только ночью. И в этом нет ничего удивительного, если учесть, что сам меч обнаружили неподалеку от тела Элиаса. Но тогда каким образом фрагмент в виде собачьей головы попал в клетку обезьяны?
В этот момент позади послышался шум, а затем кто-то прикоснулся к моему колену. К счастью, я был готов к этому и не упал в обморок от неожиданности. Грант стоял, упираясь в пол своими длинными передними лапами, и смотрел на меня в странном ожидании. Я заметил, что Эндрю внимательно следит за нами. А Грант, убедившись в моем внимании, стал неистово подпрыгивать, размахивая лапами и издавать непонятные звуки.
Что он хотел сообщить мне? Я стоял перед камином, уже остывшим к этому времени. Возможно, животное разгневалось из-за того, что я невольно занял его любимое место. Но это было не так. Он пытался мне что-то сказать. Я оглянулся и увидел над камином большую букву «Х». А с обеих сторон от нее два гобелена. Боже мой! Я понял, в чем тут дело. Вернее, решил, что понял. На одном из гобеленов была изображена Юдифь с отсеченной головой Олоферна. Весьма кровавая история: прекрасная вдова с помощью хитроумной уловки пробралась в лагерь одного из военачальников вавилонского царя Навуходоносора, застала его врасплох и отрезала голову. На гобелене одной рукой эта женщина держит за волосы отрезанную голову, а другой поднимает меч, окропленный свежей кровью. На голове Юдифи шапочка такого же кроваво-красного цвета. Именно на это изображение и указывал мне Грант. Значит, кто-то убил его хозяина примерно так, как изображено на старом гобелене. Конечно, Элиасу не отрубили голову, а ударили по ней клинком. Беда заключалась в том, что Грант не мог сообщить мне больше, чем я уже знал. И все же не верьте тем, кто считает обезьян глупыми или совершенно бесчувственными существами.
И вдруг меня осенила еще одна идея. Что, если…
Дверь неожиданно отворилась, и в комнату вошла Марта Хэскилл. На этот раз она открыто посмотрела мне прямо в глаза.
— Все в порядке, Николас.
— В порядке? Что именно?
— Вас видели.
Она жестом отпустила стоявшего у двери Эндрю, и тот, глупо ухмыльнувшись, выскользнул из комнаты.
— До того как вас увидели над телом моего дяди… — Она судорожно сглотнула, но снова взяла себя в руки. — Люди видели, как вы выходили из дома.