— За исключением того самого дня, когда оставили его открытым. Откровенно говоря, у вас была вполне серьезная причина, чтобы потерять этот меч. А кто еще мог желать его пропажи?
Лицо сэра Уильяма внезапно потемнело, и он сделал несколько больших глотков эля.
— Вероятно, тот человек, который свободно вошел в мой дом и украл его, — процедил он сквозь зубы.
— Это вы так думаете, но зачем ему был нужен меч? — спросил Болдуин. — Не сомневаюсь, что вещь замечательная, но какая польза от красоты оружия, которое никто не собирается использовать по назначению? Как бы он им ни распоряжался, его все равно обвинят в краже. Мне совершенно непонятно, зачем он украл столь дорогой и к тому же знаменитый клинок. Если, конечно, ему не заплатили хорошие деньги, чтобы он это сделал. Другой причины я просто не вижу. Для меня ясно, что некто либо сам хотел заполучить меч, либо украл его для кого-то. Сейчас мы можем с полным основанием сказать, что вы, желая, чтобы он исчез, сами наняли вора. Но могло ли у кого еще появиться такое желание?
Сэр Уильям поднял голову и посмотрел на него отсутствующим взглядом.
— Вы обвиняете меня в краже собственного меча? — Его голос почти сошел на шепот.
Болдуин молча кивнул, глядя на его внезапно побелевшее лицо.
— Возможно, сэр Уильям, вам стоит рассказать нам всю правду.
В тот вечер в замке было тихо и спокойно. Прислуга хорошо понимала настроение хозяина и в общении с ним вела себя исключительно сдержанно и осторожно. Саймон и Болдуин сидели с хозяином и его женой за большим обеденным столом на веранде, а слуги обедали в доме.
Гости говорили мало, и это вполне соответствовало манерам бейлифа. Он чувствовал, что сегодня любой разговор будет неуместным, глупым занятием. Вместо этого Саймон с удовольствием поглощал хорошо приготовленное мясо и запивал его таким же хорошим вином, предпочитая все это тоскливой застольной беседе. В этом доме почти физически ощущалась какая-то отчаянная отрешенность от внешнего мира. Саймон даже пожалел об отсутствии Роджера.
Сэр Уильям вообще молчал, угрюмо ковыряя ножом свою еду, его жена медленно жевала и тоже не отличалась словоохотливостью. Правда, иногда она бросала на мужа ласковые взгляды, а закончив есть, взяла его за руку с глубокой симпатией, как показалось Саймону.
Если это была попытка успокоить его или приободрить, то она закончилась полным провалом. Муж решительно отнял руку, что лишь пробудило ее сострадание.
— Любовь моя!
Сэр Уильям покачал головой, пристально посмотрел на нее и поднял кружку.
— Нет, дорогая, я больше так не могу. Джентльмены! Пожалуйста, поднимите свои бокалы в нашу честь! При первой же возможности я передам это поместье Роджеру, а сам отправлюсь в монастырь в Тэвистоке, где буду верой и правдой служить Господу Богу. Очень надеюсь, что жена последует за мной и тоже станет служить Христу. Это лучший выход для нас! Наконец-то мы обретем полную свободу от внешнего мира!
— А где сейчас ваш брат? — спросил Саймон, осушив свою кружку.
— Уехал. Он часто ездит в город, чтобы пообщаться с местными жителями, — пояснил сэр Уильям с нескрываемым презрением. — Возможно, вернется домой позже, но если у него осталось хоть чуточку здравого смысла, останется там на всю ночь. Ему хорошо известно, что я не разрешаю открывать ворота от захода солнца до рассвета, за исключением особо важных случаев. Если он проведет ночь в Бау, все будет в полном порядке. Не сомневаюсь, что он останется верен себе, то есть будет не в состоянии оседлать лошадь, не говоря уж о том, чтобы на ней удержаться. Остается только надеяться, что через девять месяцев еще какой-нибудь крестьянин не придет ко мне с жалобой на этого мерзкого негодника, совратившего его дочь.
Позже Саймон и Болдуин пошли прогуляться вдоль крепостной стены замка, чтобы поговорить наедине.
— Никогда еще не видел более мрачного кладбища, — проворчал Саймон.
— Да, в этом поместье слишком много накопившегося зла, — согласился с ним Болдуин. — Я бы с удовольствием покинул его как можно скорее. Несчастный дом. Этот меч принес им одни страдания.
— Именно поэтому все здесь обрадовались, когда он исчез.
— Да, весьма любопытные перемены.
Саймон даже вздрогнул от этих слов. Болдуин всегда посмеивался над теми, кто серьезно относился к проискам дьявола, приписывая ему всяческие козни. Более того, он никогда не принимал всерьез замечания Саймона на этот счет.