— Как это называется, Джулиани? — наконец-то пришел он в себя. — Я мог бы заработать гораздо больше, если бы ссудил эти деньги каким-нибудь евреям из Спиналунги.
Я пробормотал что-то о непредвиденных расходах, неожиданных обстоятельствах, пиратах вдоль побережья Далмации и поспешил прочь. Слава Богу, вдова Верчелли и старик ди Бетто не только не упрекнули меня в малых доходах, но и были счастливы, получив свои деньги с небольшим приростом. Вернувшись в свой сырой подвал, я надел всю имевшуюся у меня одежду и стал обдумывать перспективы предстоящих выборов.
Зародившись более ста лет назад, избирательная система претерпела с тех пор значительные изменения. Сначала Большой совет выдвигал из своих рядов одиннадцать выборщиков, которые и избирали следующего дожа, но потом эта система стала более изощренной и со временем выработала надежную защиту от дураков и мошенников. Было решено избирать четырех самых достойных жителей города, которые, в свою очередь, избирали сорок других представителей. Я начал обдумывать идею подкупа этих первых четырех выборщиков, поскольку это гораздо дешевле, нежели взятка сорока представителям. Точнее сказать — сорока одному. В прошлом какой-то гениальный политик неожиданно обнаружил, что равное количество выборщиков может привести к тупиковой ситуации. Так и случилось сорок лет назад. Именно поэтому было решено добавить еще одного выборщика, чтобы их общее количество стало нечетным. Деятельность сорока одного выборщика проходила в условиях строжайшей секретности и чем-то напоминала конклав кардиналов, избирающих папу римского. Каждый из них появлялся с листом бумаги, на котором была начертана фамилия одного человека. Повторяющиеся имена вычеркивались, и через некоторое время оставался лишь один человек на одном листе. Затем листы помещали в специальный сосуд и доставали каждый в отдельности. Кандидатуры ставились на голосование, и в конечном итоге побеждал кандидат, набравший не менее двадцати пяти голосов. Этот человек и становился дожем на следующий срок.
Именно поэтому поначалу я замыслил подкупить первую четверку, которая затем выдвинет сорок одного человека и склонит их к поддержке нужного кандидата. Однако, обдумав данную схему, решил, что это вряд ли получится. Никто не даст мне гарантии, что они изберут нужного человека. Нет, здесь слишком много ловушек, которые просто невозможно учесть. Что же касается подкупа сорока одного выборщика, то это вообще показалось мне нереальным. Даже если я получу доступ к каждому из них в запертом наглухо помещении, то вполне может оказаться, что представители некоторых знатных родов никогда и ни при каких обстоятельствах не берут взяток. Конечно, в сие трудно поверить, но это так.
В конце концов я пришел к заключению, что трюк нужно провернуть в самом механизме избирательной системы. Если я смогу обеспечить, чтобы в избирательную урну попала бумага с нужной фамилией, значит, выйду сухим из воды. Это сравнение явно не соответствовало моему нынешнему существованию, поскольку вода в лагуне давно достигла критической отметки и продолжала подниматься. Вскоре мои ноги насквозь промокли, и пришлось задрать их на противоположную скамью.
Но дабы гарантировать выход из урны нужного бюллетеня, требуется позаботиться, чтобы он туда попал. А это не так-то просто. И мои мысли вновь вернулись к подкупу. Казалось, неумолимая логика этого механизма неуклонно влекла меня обратно к центру, вместо того чтобы вывести на окраину, к свободе. Мои ноги становились все холоднее, а мозги закипали от напряжения. В конце концов я сдался и решил поделиться своими мыслями с кем-то посторонним. Мне очень хотелось, чтобы этим человеком стала Кэт. Но я знал, что вместо встречи с прекрасной девушкой мне опять придется общаться со старыми собутыльниками в таверне без названия. Натянув свою грязную широкополую шляпу, я решил немедленно отправиться в безымянную таверну, что неподалеку от Арсенала, где наверняка найдутся люди, готовые выпить и поделиться со мной своими мыслями. Осторожно пробираясь по узким улочкам под проливным дождем, я внимательно смотрел под ноги, чтобы не свалиться в канал. Во время высокого прилива практически невозможно определить грань, отделяющую каналы от залитых водой мостовых. Многие беспечные венецианцы уже стали жертвами такого прилива и попадали в канал, думая, что ставят ногу на мощеную твердь. В таверне я встретил только Марино Микиеля, мясистое лицо которого стало еще бледнее от такой погоды. Я сел рядом с ним и заказал кружку апулийского вина, а когда его принесли, мне показалось, будто высокий прилив достиг даже винных подвалов — так изрядно напиток разбавили водой.