Старик замолчал и уставился в земляную стену. Казалось, что ушел он мыслями глубоко в себя и думать забыл о рассказе, но через мгновение моргнул и продолжил.
- Когда хата моя вспыхнула и щепки полетели, я об одном только думал. Дочку хотел уберечь, увести подальше, но куда там. Она словно сдурела. Рвалась, кричала, даже куснула меня. Не удержал, но и бросить не мог. Остался с ней. Только мальчик-то всё равно уже душу отдал и никто бы ему не помог - ни она, ни бог. Хотя может бог-то и помог бы, но не пожелал он, не пожелал. Так и сидел у горящей избы, которую строил вот этими руками, не зная что делать. А надо было бежать. Бежать без оглядки.
***
Долговязый взмахнул топором. Оплетённая полосками кожи рукоять словно вросла в руку. Он знал этот топор, он умел с ним обращаться.
Дым затянул улицу. Треск горящей древесины глушил крики бегущих. Рядом кто-то выл, стонал, и не ясно было человек ли. Смерть бушевала в селе, обрядившись в огненный кафтан.
Змей крутил головой, пытаясь вытряхнуть из глотки обломок копья. Тяжёлый хвост взлетел в воздух, превращая в щепки коновязь и забор. С грохотом разлетелась стена занимавшегося огнём амбара. Змей бил и метался, снова бил, бешено размахивая крыльями. Очередной удар зацепил Кручину и тот, не успев увернуться, покатился по дороге собирая зубами грязь. Но Долговязый был быстрее. Он отскочил, ушел от удара, развернулся и рубанул. Не достал. Там, где только что была плоть, сталь рассекла лишь воздух. Подставляться виверн не желал.
Змей раскрыл пасть; из разодранной глотки хлынула черная слизь. Крылья хлестали землю, взметая траву, искры и грязь. Долговязый вертелся хлеще гадюки, подбирался всё ближе. Над головой у него щелкнули зубы. В лицо брызнула чёрная дрянь; кислая вонь ударила в нос. Ещё немного и он остался бы без головы. Но Долговязый не дрогнул. Сталь ревела в его руках, тащила вперёд.
Зубы щёлкнули снова, но он был быстрее. Змей рычал и истекал кровью, рвал лишь воздух, и от этого становился всё злее. И чем злее он был, тем проще было его обмануть. Долговязый отбивался, уходил от ударов, едва ли не разрываясь на части, и ждал. Ждал с холодной решимостью и, наконец, дождался. Вскинув морду вверх, змей приподнялся, толкнул землю когтями и обрушил вниз свою тушу. Но там, где был человек, теперь осталась лишь грязь.
Долговязый пригнулся, нырнул под крыло, пролетел под трепещущей перепонкой. Теперь он был близко. Очень близко. Со свистом взлетел топор; распоротый бок виверна чавкнул и разъехался. Тот инстинктивно метнулся, пытаясь убраться подальше, но боль и злоба заглушили всё. И он напал. Зубы снова клацнули у самого уха, зацепили плечо. Долговязый развернулся и прыгнул, метя под самое брюхо. Пролетел под шкурой виверна, затем вскочил и с ходу вбил лезвие в основание длинной шеи.
Змей завизжал хлеще раненой псины. Ему было больно, и, несмотря на всю свою ярость, он задрожал. Из распоротой шкуры брызнула кровь. Топор уцепился бородкой за кость и накрепко засел внутри. Долговязый тащил, но пальцы скользили по рукояти. Змей завалился на бок и обрушился на стену амбара, развалив её окончательно. Рухнула крыша, во все стороны полетели головни. Под ударами крыльев пламя гудело будто в кузнечном горне. Чудовищный визг пробил пространство и вклинился в голову, разрывая её. Но долговязый не отпустил. Не в его привычках было расставаться с оружием. Позже он упрекал себя за подобное безрассудство, ведь оружия вокруг было хоть отбавляй - вилы, косы, серпы, даже цепные молотилки прекрасно сгодились бы. Но размышлять было некогда и он рвал. Тащил снова и снова, подставляя грудь. Змей вгрызался в пространство, без разбора молотя когтями, плевался кровью и визжал.
Кислая вонь ела глаза. Долговязый вдруг понял, что задыхается. Грудь распирало удушливым кашлем. Он согнул колени, почти повис на топорище, и кость треснула. Змей завопил ещё громче, затрясся. Боль остудила его, вырвала из кровавого забвения, швырнула на разделочную доску. И мясник оскалился волком.
Долговязый вскочил, вложил всю свою силу в рывок... И вдруг понял, чего тот будет ему стоить.
Топор вырвал из раны осколки кости. Кровавый шлейф, что он потянул за собой, сел на землю в десятке шагов, почти на другой стороне улочки. Удар был такой силы, что выбил из груди не только воздух, но и душу. Казалось кости размололо в муку, а потроха разлетелись в вонючей грязи. Кривые когти прорвали кожу и мясо под ней. Кровь забулькала в горле. И Долговязый упал.