Кухонные часы со своей обычной хрипотцой пробили восемь, я домыл две-три тарелки, закрыл за собой дверь и переместился в гостиную. Горели все лампы, отражатели, которые я днем начистил, ярко сверкали.
За окнами было тихо и тепло. Воздух застыл в неподвижности, умолкли волны, не шевелились деревья, в небе давящей завесой раскинулись облака. Тьма сгустилась быстрей обычного, на западном небосклоне потухли все закатные краски. Такое недоброе, гнетущее затишье бывает нередко перед самой сильной бурей.
Когда я сел за книги, голова у меня работала необычайно ясно, а на душе было приятно оттого, что в леднике лежали припасенные пять окуней и назавтра явится фермер, который рано утром привезет свежий хлеб и яйца. Вскоре я с головой ушел в занятия.
С течением времени затихали последние ночные шумы. Угомонились даже бурундуки, перестали скрипеть половицы и стены. Я все читал, пока из сумрачных глубин кухни не донесся хриплый звон часов, пробивших девять. Ну и гром! Звук походил на удары тяжелого молота по наковальне. Я закрыл книгу, открыл другую, начиная входить во вкус работы.
Однако надолго меня не хватило. Вдруг обнаружилось, что я перечитываю дважды самые несложные параграфы, не требовавшие такого внимания. Мысли стали рассеиваться; чтобы призвать себя к порядку, приходилось прикладывать все больше усилий. Сосредоточиться никак не удавалось. Дошло до того, что я перелистнул две страницы вместо одной и далеко не сразу обнаружил свою ошибку. Пришлось серьезно задуматься. Что меня отвлекает? Никак не физическая усталость. Напротив: мозг был необычайно бодр и готов к восприятию. Я снова приказал себе взяться за чтение и на краткий срок сумел забыть обо всем остальном. Но вот я опять откидываюсь на спинку кресла, обводя комнату пустым взглядом.
В моем подсознании явно что-то творилось. Очевидно, я допустил какую-то оплошность. Может — забыл запереть заднюю дверь или окна. Я пошел посмотреть: все задвижки были закрыты! Может — поворошить дрова? Нет, огонь горел ровно! Я осмотрел лампы, осмотрел наверху все спальни, обошел вокруг дома, заглянул даже в ледник. Все было в полном порядке. И все же что-то было не так! Это убеждение крепло во мне с каждой минутой.
Усевшись наконец за стол и снова взявшись за книги, я заметил впервые, что в комнате словно бы тянет холодом. Между тем весь день стояла гнетущая жара, и вечер не принес облегчения. Кроме того, шесть больших ламп давали более чем достаточно тепла. И все же с озера веяло зябкой свежестью, пришлось встать и закрыть застекленную дверь на веранду.
Я немного постоял, глядя наружу, на поток света из окон, который выхватывал из темноты тропинку и небольшой участок озера.
И тут в дорожку света на воде вплыло каноэ, мгновенно ее пересекло и скрылось во тьме. Оно находилось в сотне футов от берега и двигалось с большой скоростью.
Я никак не ожидал в такой поздний час увидеть здесь каноэ: все отдыхающие с противоположного берега озера давно разъехались по домам, да и остров находился в стороне от водных путей.
Занятия у меня после этого не заладились; на заднем плане сознания упорно маячила поразительно живая картина: черное каноэ стремительно пересекает узкую световую дорожку на поверхности озера. Эта картина мешала мне ясно видеть страницы. Чем больше я о ней думал, тем больше недоумевал. По размерам это каноэ превосходило все, какие мне попадались прошлым летом; широкобортное, с высокими, сильно изогнутыми носом и кормой, оно более всего смахивало на индейское боевое каноэ из старых времен. Я старался читать, но безуспешно; наконец я захлопнул книги, вышел на веранду и стал прохаживаться туда-сюда, чтобы немного согреться.
Вокруг ни звука, ни проблеска света. Неуверенными шагами я спустился по тропе к причалу, где под деревянным настилом едва слышалось бульканье воды. Где-то в лесу, на дальнем озерном берегу, упало дерево, в густом воздухе прокатилось эхо, сходное с первыми орудийными залпами отдаленного ночного сражения. В остальном глухая тишина царила безраздельно.
Стоя на причале в широком пятне света, которое тянулось за мной из окон гостиной, я увидел второе каноэ: мелькнув на неверной световой дорожке, оно тут же кануло в непроницаемую мглу. В этот раз мне удалось разглядеть больше, чем в предыдущий. Каноэ было похоже на первое: берестяное, широкобортное, с приподнятым носом и кормой. Вели его два индейца; один, на корме, рулевой, отличался вроде бы богатырским сложением. Это я разглядел довольно ясно, и хотя второе каноэ мелькнуло гораздо ближе, чем первое, я рассудил, что оба они направлялись домой, в резервацию, [108]расположенную в полутора десятках миль, на материке.
Пока я гадал, что занесло сюда индейцев об эту пору, край причала обогнуло в тишине третье каноэ, опять-таки с двумя индейцами и в точности такой же конструкции. Оно приблизилось к берегу почти вплотную, и меня внезапно осенило: это было одно и то же каноэ, трижды обошедшее остров кругом!
Выводы из этого проистекали отнюдь не самые приятные. Если тройное явление каноэ в столь поздний час и в столь неурочном месте объяснялось именно так, то, судя по всему, намерения двоих индейцев каким-то образом были связаны со мной. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы индейцы сотворили что-нибудь недоброе с поселенцами, делившими с ними эти глухие и суровые края, и все же как знать… Но нет, мне не хотелось даже думать о подобных опасностях, рассудок хватался за всевозможные иные объяснения; они приходили мне в голову одно за другим, но проверку логикой не выдерживали.
Тем временем инстинкт подсказал мне уйти с освещенного места, я спрятался в густой тени под скалой и стал ждать, не покажется ли каноэ в четвертый раз. Здесь я мог наблюдать, сам оставаясь невидимым, и такая предосторожность казалась не лишней.
Не прошло и пяти минут, как каноэ, оправдывая мои предчувствия, появилось снова. На этот раз оно приблизилось к причалу ярдов на двадцать, и я увидел, что индейцы собираются высадиться на берег. Я узнал в них тех же индейцев, и рулевой действительно был необъятных размеров. И уж конечно, это было то самое каноэ. Сомневаться не приходилось: эти двое из каких-то известных только им соображений нарезали круг за кругом, ожидая удобного случая, чтобы сойти на землю. Я напряг зрение, стараясь за ними уследить, но ночная темень поглотила их полностью. Не слышался даже плеск воды от их мощных, длинных гребков. Еще несколько минут — и каноэ, сделав очередной круг, вернется, и на сей раз, возможно, причалит. Нужно было приготовиться. Что у индейцев на уме, я не знал, а двое на одного (еще и индейцев, еще и великанов!), в поздний час, на уединенном острове — такой расклад не сулил ничего приятного.
В углу гостиной стояла, прислоненная к стене, моя винтовка «Марлин», [109]с шестью патронами в магазине и одним в смазанной казенной части. Надо было успеть вернуться в дом и там изготовиться к обороне. Без дальнейших раздумий я кинулся к веранде, предусмотрительно лавируя между деревьями, чтобы оставаться невидимым. В доме я закрыл за собой дверь и поспешно загасил все шесть ламп. Оставаться в ярко освещенной комнате, где каждое мое движение видно наружному наблюдателю, в то время как я сам не вижу ничего, кроме непроницаемой тьмы за окнами, значило, по всем законам войны, подарить врагу преимущество. А враг, если это действительно враг, и без того слишком хитер и опасен, чтобы с ним шутить.
Я встал в углу гостиной, прислонившись спиной к стене и сжимая в руках холодный ствол винтовки. Между мной и дверью находился заваленный книгами стол, но в первые несколько минут я не различал во тьме вообще ничего. Потом постепенно обрисовалась комната, неясно проступили из мрака окна.
Прошло несколько минут, и за дверью (ее стеклянной верхней половиной) и двумя окнами, выходившими на переднюю веранду, стало различаться окружение, чему я обрадовался: если индейцы подойдут к дому, я их увижу и смогу судить об их намерениях. Я не ошибся, вскоре до моих ушей донеслись характерные гулкие звуки: к берегу пристало каноэ, его осторожно выволакивали на камни. А вот и весла подсунули под днище. По наступившей тишине я догадался безошибочно, что индейцы не идут к дому, а крадутся…
108
109