– Ограбление, мадам.., – белозубая усмешка Буарди вышла просто хищной, – точнее компенсация за моральный ущерб, который мне нанесли в этом доме. Всего доброго, мадам. Поторопитесь, может вам повезет убраться живыми…
Шумная кричащая толпа заполняла улицы, более всего было в ней бедно одетых темнокожих людей вооруженных ружьями и саблями, это свободные жители Капа, но встречались и те, что были одеты в грубые холщовые штаны и рубахи, эти были босы, можно было увидеть и вовсе полуобнаженных людей в набедренных повязках, все они вчерашние рабы с северной равнины, в их руках были копья и мачете…
Они уже разгромили тюрьму и освободили заключённых…
На губернаторский дворец, оцепленный солдатами, гаитяне шли как парижане на Бастилию! По улицам Капа метались с проклятиями белые мужчины, в ужасе метались белые женщины, пока их не сваливала пуля или удар мачете.
Что ж, судный день настал…
В эту толпу и влился Жером Буарди, он был в первых рядах тех, кто с оружием в руках проник на территорию губернаторского особняка.
Что ж, думалось ему в этот момент, эти идеалисты-революционеры оказались очень полезны, они избавили его разом от опаснейших врагов в лице губернатора и начальника полиции! Спасибо, французы якобинцы, благодарю вас, таинственный Ти Ноэль!
Вокруг шумела и кричала разноязычная чернокожая толпа, кто на креольском, кто на западно-африканских языках йоруба и хауса, йолоф и диола, эдо и ашанти…
Его схватил за руку худой бедно одетый юноша с очень тёмной кожей:
– Говорят, как-то вы были здесь? Если это правда, укажите нам самый короткий маршрут до кабинета Бланшланда!
– Идите за мной! Но Бланшланда и Рандьера оставьте мне! Это личное!
От ударов прикладов и копий резная дверь в кабинет губернатора рухнула.
Филипп де Бланшланд сидел в кресле мёртвый, крайне жестокий к цветному населению, не дожидаясь расправы повстанцев, он застрелился.
Рядом за креслом стоял барон де Рандьер, начальник полиции Капа, его пистолет был разряжен, он успел произвести выстрел в толпу и теперь держал руку на эфесе шпаги, рядом с ним, трусовато прижимаясь к подоконнику, стоял богато одетый молодой мулат, сын губернатора. На секунды обе стороны словно оцепенели..
Холодно улыбаясь, Кайман вскинул руку и с видимым наслаждением спустил курок. Рандьер пошатнулся и упал на ковер. Стоявший рядом чернокожий юноша с ожесточением метнул мачете в мулата…
Секундная тишина сменилась возбуждением и диким криком. В помещение ворвались люди…
Но всё остальное уже не интересовало Каймана, здесь ему было уже нечего делать. Спокойно, с гордо поднятой головой возвращался он домой. Он думал, с сомнением качая головой:
– Свобода! Но вот вопрос, для кого? Без сомнения, эти идеалисты, подражающие французам не простят мне «нечистых рук» и крупного состояния, но пока им не до меня..
Поравнявшись со своим рестораном «Конго» Кайман был остановлен толпой взбешенных людей, они гнали перед собой окровавленного европейца в богатой, но разорванной одежде.
Буарди прижался спиной к стене, кто знает, не обратится ли их гнев и на него самого, он и сам не похож на угнетенного и трудящегося…
Окровавленный молодой человек, лишившись последних сил, упал прямо у его ног и бессознательно, в отчаянии уцепился за его сапоги. Подняв голову, он простонал:
– Ради Бога, спасите меня, спрячьте меня, месье!
Они встретились взглядом и сразу узнали друг друга, молодой человек совершенно побледнел, а Буарди жёстко рассмеялся:
– Так это вы, месье де Вилье! Что, должность губернаторского секретаря вдруг стала невыгодной?
– Умоляю вас, месье Буарди, спасите меня, требуйте от меня чего хотите, любую сумму, если она не превышает моего состояния, я боюсь их…я слишком молод, чтобы умереть…
– Вот как! Теперь «месье Буарди».., а еще на днях вы говорили как? «Черномазый!, – Кайман с презрением ударил де Вилье, стоявшего перед ним на коленях, сапогом в грудь.
Тот упал на тротуар, покорно сжался и замер.
А топот приближался. Крики ненависти раздавались совсем близко. Их окружили худые оборванные чернокожие люди с обнаженными саблями и мачете.
Де Вилье снова приподнялся на колени, прижался лбом к бедру Буарди и прерывисто дыша, горячо и часто-часто шептал одно и тоже:
– Пощадите, сжальтесь…
В толпе Каймана узнали и боязливо, уважительно зашептались, они знали, именно он стрелял в ненавистного бедноте жестокого начальника полиции барона де Рандьера, ходили даже слухи о том, что именно он вёл людей на губернаторский дворец и в губернатора стрелял именно он. Буарди спокойно поднял руку: