– Кто такие? – спросил у Чуба Новосильцев, который, как и все другие, добродушно улыбаясь, смотрел на «шляхтича».
– Эти, что ли? – не сгоняя с лица улыбки, но укоризненно качая головой, переспросил атаман. – То, ваша милость, черный черт с младенцем. Младенец, правда, уже вырос и тоже в чертяку превратился, только белого.
Почуяв княжью озабоченность, Емельян уже серьезно пояснил:
– Лучшие бойцы нашего войска. Я, по крайней мере, равных им не знаю. Чернявый – это атаман Иван Кольцо, а вон тот, – снова улыбнувшись, Чуб кивнул на «шляхтича», – есаул его, Ванька Княжич.
– Княжич, – словно эхо отозвался голос Емельяна в голове у Новосильцева. Но ведь именно так звали атамана, сгинувшего полтора десятка лет назад в стамбульском подземелье. Да, действительно, смертельно раненый предводитель горстки смельчаков, жизнь отдавших за друзей своих, упоминал о своем семействе – красавице жене да малолетнем сынишке. Сомнений не было, в первом ряду казачьего войска стоял теперь его сын. Новая волна избытка чувств подкатила к сердцу князя Дмитрия, но уже не страха, а уверенности в правоте вершимых им дел. Не иначе, как по божьему велению подарил ему бесстрашный атаман задумку поднять полки казачьи на защиту русской земли, и теперь сын его пришел помочь ее исполнить.
Видно, угадав княжьи помыслы, Чуб продолжил начатый разговор:
– Вот каких бойцов царю Ивану надо, эти не чета мне, старику. С такими можно не только отразить поляков, но до самой Варшавы дойти. И казачество, сам видишь, как их уважает. Ежли Ваньки примут твою сторону, многие станичники в войско государево пойдут. Хотя Кольцо навряд ли царю служить захочет. Он волю вольную превыше всего ценит. Даже здесь, на Дону, со своей ватагой казаков, душой и телом ему преданных, сам по себе живет. А вот младший Ванька, – Чуб снова улыбнулся, взглянув на Княжича, – хоть и атамана друг первейший и молодой еще, но во всем свое мнение имеет. Как-никак отца Герасима приемный сын, а тот его правильно воспитал. Этот в бой за веру православную на католиков поганых может и пойти.
Ропот, вызванный явлением Кольцо и Княжича, помаленьку стих. Ждать больше было нечего, тысячи пар глаз с интересом, недоумением и даже ненавистью смотрели на посланника царя. Взяв у одного из сподвижниковдворян дарованное государем знамя, Новосильцев подъехал к казачьему строю и встал напротив есаула. Помолодому звонким от волнения голосом он начал свою речь:
– Воины православные, царь всея Руси Иван Васильевич поклон вам шлет!
Услышав про поклон, многие станичники довольно улыбнулись. Получив сию, хоть малую, но поддержку, князь Дмитрий уже смелей продолжил:
– Доселе небывалая угроза, нависшая над всей отчизной нашей, подвинула помазанника божьего обратиться за вашей помощью. Король шляхетский пришел с войной. Не только московитов, а и прочий русский люд желает обратить Стефан Баторий в поганую латинскую веру. Именем святой церкви православной призывает вас великий государь вступить в его войско и отразить сие, под стать татарскому, нашествие. Кому как не казакам, прирожденным бойцам, встать на пути у супостата и преумножить славу своего вольного христолюбивого воинства. Перед лицом смертельной для Родины опасности предлагает царь Иван забыть обиды, что были между Доном да Московией, и вместе воевать с католиками, посягнувшими не только на жилища и свободу нашу, но и веру православную, самую праведную на всей земле.
Развернув знамя, которое сразу же затрепетало на ветру, Новосильцев уже обретшим твердость голосом от своего имени сказал:
– Мне, князю Дмитрию Новосильцеву, государь вручил это знамя. Под сей хоругвью да под покровительством Георгия Победоносца те из вас, кто отважится вступить в казачий полк войска царского, пойдут в священный бой.
Закончив речь, он вытер пот со лба и вопрошающе взглянул на станичников.
После недолгого молчания из первого ряда, а именно там стояли наиболее заслуженные воины, на круг вышел самый старый атаман Матвей Безродный. Без всяких предисловий он задал волновавший всех собравшихся вопрос: