— Прости, если что не так… — заюлил он, явно не ожидая встретить тут, в заброшенном ангаре, уважаемого вора в законе.
— Бог простит, — равнодушно ответил тот. — Бог или народный судья. А если хочешь понять, почему я с этим связался… — старик прикусил губу, на мгновение задумался. — Что ж, мы вроде как компаньоны, потому разотру. — Он помолчал, а потом задумчиво, с расстановкой продолжил: — Жизнь теперь резко изменилась, и не тебе об этом судить… Теперь трудно сказать, где косяк[1], а где нет. Кому-то нравится качать наркоту — пусть качают. Это же не с «сейфа мохнатого» жить — не баб на Запад продавать… Не мы ее качаем, а вы. Вы и так будете ее качать, и будете грести лавье. Так что — мимо нас? Иногда цель оправдывает средства, а теперь все чаше и чаще…
Несомненно, старый вор имел явную склонность к «диалектическому» мышлению.
— Но ведь все равно… — бормотал Заводной. — Твое дело, конечно… Но ведь наркота и есть наркота… Барыжничество…
Коттон словно бы не расслышал этой реплики:
— Так барыжничаете вы, а не мы. Главное — с этих огромных прибылей двадцать процентов, как и положено, должны сливаться в общак, — веско резюмировал он. — Вот я-то и контролирую ситуацию… Я — третейский судья, смотрящий, я слежу, чтобы все было правильно, путем… И ничего с этого не имею… Все доходы — только в общак. И сам с общака греюсь…
Теперь Заводной побледнел больше обычного: даже тут, в полутьме, его лицо выглядело словно восковое. Да, деньги на общак придется дать — это было для него совершенно очевидным.
Однако даже тут, в присутствии смотрящего, он попытался съехать с темы:
— А что до контроля? Вон, польский спецназ — наш, по московским меркам и недорого… — говоривший кратко обрисовал недавнее происшествие на шоссе. — Зато круче любой московской бригады!..
Вор взглянул на него с ухмылкой явного превосходства — как, наверное, несколько лет назад, когда был паханом в колымском лагере, смотрел на заехавших туда «бывших спортсменов, а ныне рэкетсменов», возомнивших себя суперменами, а потому пытавшихся тянуть на блатных мазу. Наконец, подумав, снизошел до объяснения:
— Как компаньон компаньону скажу: тут — может быть и круче… А в России?.. Россия — большая, там всех не купишь… Если концы перекроют — что с грузом делать будешь? Самому пригорошнями свою отраву жрать придется… Хотя, ты, видно, не один.
Заводной сглотнул некстати набежавшую слюну — говорить о том, кто стоит за ним, он не смел даже в самых критических случаях.
Впрочем, Коттон прекрасно разбирался в людях и обстоятельствах, а потому понял: если и интересоваться компаньонами и покровителями, то прямо тут и сейчас.
— А кто за тобой? — вкрадчиво спросил он.
Вопрос явно застал собеседника врасплох.
Он стушевался и, поперхнувшись сигаретным дымом, принялся что-то втолковывать о купленном польском спецназе.
— Ну, тут ведь одними наездами не отделаешься, — вставил вор. — Что — лабораторию твою тоже быки из спецназа организовали? Сырье, аппаратуру, документацию, прикрытие… Ботаников этих или химиков, кто там у вас… А?..
— А вот это не ваше дело, — неожиданно резко огрызнулся Заводной, которому весь разговор становился все более и более неприятным.
— Ты чо — вора не уважаешь?.. — неожиданно насупился Макинтош, бывший доселе молчаливым свидетелем словесного поединка; огромный шрам через все лицо набух кровью. — Ты как с паханом базаришь, зяблик? Рога пообламывать? У-у-у, бычь-ё-ё-ё голимое, обшустрились…
После этого деловая беседа возобновилась — и вопрос о тех неизвестных, но, видимо, очень влиятельных людях, что стояли за спиной Заводного, больше не поднимался, теперь наркоделец говорил с гостями много почтительней.
— Ну, так чо делаем? — в руках Макинтоша вновь появился калькулятор. — Значит, щас ты должен слить на общак…
«Торпеда», то есть блатной, состоящий в порученцах у вора в законе (а именно такую роль выполнял при Коттоне Макинтош), деловито, как заправский бухгалтер, щелкал кнопками, сыпал цифрами — Заводной только кивал. Теперь сумма не казалась ему слишком большой.
— Ладно, — поморщился он, — сейчас пацанам позвоню, в машине сидят. Принесут, обождите…
— Ну-ну, — кивнул пахан и, достав «Беломор», смял гильзу старческими пальцами. Макинтош предупредительно поднес зажигалку.