Отходя от двери, Турецкий услышал, как Лидочка закрылась на два замка и набросила цепочку.
Турецкий. 5 апреля, понедельник. 7.40
Сегодня Турецкий явился на работу на час раньше обычного, надеясь подремать на любимом диванчике часок-другой. Всю ночь дражайшая супруга развлекала его страшными догадками о том, что такого ужасного могло случиться с Лидочкой, и договорилась до того, что у Кости Меркулова скоро появится внучок-негритенок, папаша которого продал Лидочку за долги в гарем зимбабвийского князька. Турецкого оригинальные версии жены откровенно нервировали, но и закрывать тему было опасно – не выговорись Ирина Генриховна с ним, обязательно потянет ее поговорить с кем-то еще. В результате спал он часа полтора, не больше.
Однако оказалось, что в ранние птахи записались сегодня чуть ли не все служители Немезиды. В коридорах Генпрокуратуры было непривычно многолюдно. Народ бегал из кабинета в кабинет. Пока Турецкий поднимался на свой этаж, его несколько раз остановили на лестнице, интересуясь, не смотрел ли он ночью телевизор. Группа коллег, человек десять, курила у открытого окна, что-то оживленно обсуждая.
– Сан Борисыч! Телик ночью не смотрел? – снова окликнул кто-то Турецкого.
– Я по ночам сплю или… работаю. Случилось что?
– А хрен его знает.
Может, опять путч какой-нибудь, подумал Турецкий, заваривая кофе. Спать почему-то перехотелось. А ведь весной еще путчей не было. Непорядок.
Ровно в девять селектор голосом секретарши генерального сообщил, что Турецкого вызывают на ковер. Точно путч, решил он. Причем все уже сдались, признались и покаялись, а теперь просто протоколы заполнять людей не хватает.
Генеральный прокурор Замятин с серо-зеленым лицом хлестал минералку «Ессентуки-17» и жадно курил. От «доброго утра» Турецкого его просто передернуло:
– Постыдился бы!
– А в чем, собственно…
– Думаешь, из-за кого мы здесь собрались?!
Турецкий вопросительно взглянул на Меркулова, сидевшего за приставным столиком. Тот уныло кивнул – из-за тебя, мол.
Значит, не путч.
Турецкий быстренько перебрал в уме свои изыскания за последние несколько дней, но ничего экстраординарного вроде не случалось и не затевалось. На нем, правда, висело безнадежное дело о коррупции в Минтопэнерго, и генеральный недавно намекнул, что его (дело) надо побыстрее закрывать. Турецкий, естественно, сделал вид, что не понял, и продолжал копать по инерции, со свойственным опытным ищейкам автоматизмом, абсолютно не веря при этом в успех. Но вызвали его наверняка не из-за этого. Чтобы прикрыть дело по-тихому, не нужно устраивать показательный разнос с приглашением Меркулова.
– Был звонок из администрации президента, – с нажимом объяснил Замятин. – И меня очень попросили указать некоторым работникам Генеральной прокуратуры на их неадекватное поведение, порочащее авторитет серьезной организации, в которой они изволят служить. Теперь понятно?!
– Ну… в общих чертах. Хотя, конечно…
– Хватит ваньку валять, Турецкий! – рявкнул генеральный так, что даже закашлялся. Он отхлебнул еще минералки и продолжил, чуть сбавив громкость: – Вчера в ресторане «Россини» сотрудник администрации президента Аркадий Антонович Братишко ужинал с девушкой, никого не трогал, никому не мешал. Вы без всякой видимой причины вдруг взялись приставать к его девушке, оскорбили его в ее присутствии… действием! Нецензурно хамили. Нанесли человеку огромный моральный ущерб и увезли девушку на такси в неизвестном направлении… Я все правильно излагаю? Теперь припоминаете свои подвиги? Или вам дословно изложить, какие слова и с какими интонациями вы произносили в адрес уважаемого и, заметьте, трезвого на тот момент человека?
Турецкий просто опешил от такой наглости. Это он, значит, нецензурно хамил? Оскорблял действием и наносил моральный ущерб?!
– И не надо мне говорить, что вы не знали, кто он такой, – пресек его попытку возразить генеральный. – Во-первых, вы неоднократно бывали в администрации президента, я правильно понимаю? И могли бы запомнить тамошних сотрудников хотя бы в лицо. А во-вторых, работнику Генпрокуратуры, тем более следователю по особо важным делам, вообще негоже напиваться до поросячьего визга в общественном месте. Не умеете пить – сидите дома! – Замятин с отвращением посмотрел на свой стакан, но сделал еще глоток.
Турецкий поставил бы сто к одному, что и сам генеральный вчера здорово выпил – и цвет лица, и неуместная в такую погоду жажда о чем-то да говорят понимающему человеку. А Замятин между тем, почувствовав прилив новых сил, забегал по кабинету, энергично разрубая кулаком воздух перед собой:
– Я уже устал повторять, что пьянство, хамство, а тем более рукоприкладство несовместимы с прокурорским мундиром! Вообще аморальное поведение в любых его проявлениях должно караться самым жестоким образом. И если бы не ваши, Александр Борисович, былые заслуги и не заступничество Константина Дмитрича, – быть бы вам завтра же на бирже труда!
Беготня генерального окончательно вымотала, он упал в кресло и прикрыл ладонями лицо, чтобы не видеть больше осрамившегося «важняка», а может, опостылевшую минералку.
– Немедленно напишите подробный рапорт, в котором не забудьте пару раз упомянуть о том, как вы глубоко раскаиваетесь. А кроме того, перед Братишко вам придется извиниться лично. Для начала можно попробовать по телефону. И не дай бог, – Замятин из последних сил трахнул кулаком по столу, – до меня еще раз дойдет информация подобного рода! Пеняйте на себя. Все. Свободны.
– Она хоть того стоила? – поинтересовался Меркулов, когда они вышли из кабинета Замятина.
– Стоила, – буркнул Турецкий. – А козлу этому я в следующий раз и правда морду набью. Гаденыш, ответить, как нормальный мужик, он, значит, не мог, а ябедничать научился. Молокосос хренов!
– Ты только в рапорте не пиши про то, что в следующий раз будет, ладно? – усмехнулся Меркулов. – И про молокососов и гаденышей тоже пока, пожалуй, не стоит.
– Ладно, не буду.
Войдя в кабинет, Турецкий в сердцах пнул ногой стул для посетителей, подумал и выплеснул в горшок с кактусом остатки остывшего кофе. Кактус возмущенно передернул иглами – захотелось пнуть и его, но Турецкий сдержался.
В первый раз, что ли! Да пропади оно все пропадом! Вам хочется рапорт – получите. Он включил компьютер и принялся писать.
«Вчера, в неслужебное время, находясь с супругой (Турецкой И. Г.) в ресторане „Россини“ и выйдя в вестибюль покурить и подышать свежим воздухом, я имел неосторожность приблизиться к сотруднику администрации президента Братишко (о том, что данный гражданин носит фамилию Братишко и работает в администрации президента, определить в тот момент не представлялось возможным). Спутница упомянутого господина Братишко была расстроена и явно порывалась уйти, но он ее насильно удерживал. Возможно, он был пьян, а возможно, просто не умеет вести себя с женщинами. Я помог девушке одеться и вызвал для нее такси. При этом, возможно, я и ответил на его бессвязные реплики с угрозами в мой адрес и в адрес его же спутницы…»
Турецкий перечитал написанное. Конечно, Братишко козел, и на место его поставить надо. И это даже нетрудно будет сделать, если прямо сейчас сбегать собрать свидетельские показания с дедка из гардероба, гетеру опять же можно найти. Только стоит ли огород городить? Таких уродов ни рапортом, ни свидетельскими показаниями не проймешь и не ударишь. И врать он не разучится, и ябедничать не перестанет, а вот факт присутствия там Лидочки может всплыть, и нужно ли это – непонятно. К тому же Костя наверняка обидится. И даже в морду Братишко этому уродскому заехать нельзя, по той же самой причине. Досада какая…
Турецкий стер все, кроме начала первой фразы – удобная все же штука компьютер, сколько бумаги экономится.
"Вчера, в неслужебное время, находясь с супругой (Турецкой И. Г.) в ресторане «Россини» и выпив бокал несвежего коньяка «Юбилейный», я почувствовал легкое недомогание и не могу восстановить в точности дальнейшие события.